- Рад бы, да я кажется сам... того... - пробормотал Петровский и тихо перекрестился.
Тем временем казаки и солдаты молчали. И вдруг цесаревич тихо, на грани слышимости произнес:
- Вы, дядя Глеб...
- Что?! - задохнулся от удивления Львов. - Я?!
- Вы... Вы ж сами приказ составили и подписали: на время вашего отсутствия передать меня в распоряжение Особой сотни. И сказали, что только когда я под их присмотром, у вас сердце болеть не будет и душа на месте останется. Ну вот... - и он развел руками.
- Ага... - произнес Львов задумчиво. - Ага... То есть муфлон беременный - это я, что ли? Не говоря уже про все остальное? М-да, обошли меня со всех сторон...
Казаки хранили гробовое молчание, но у многих подрагивали губы и чуть подергивались усы. Видно было, что они с огромным трудом сдерживают рвущийся наружу смех...
- Отставить ржать, - приказал Львов. - Ишь, изготовились уже. Вы свои хиханьки оставьте для вашей хаханьки, а мне тут не цирк, и я вам не клоун. Идиот, но не клоун. Есаул ко мне, остальные - разойдись!
Через минуту в сопровождении есаула, получившего приказ накормить и разместить вновь прибывших, большевики уже шагали к длинному бараку, на котором висела надпись 'Столовая'. А Львов захватил с собой цесаревича и отправился вместе с ним в кабинет. Ефрейтору Романову предстояли занятия по минно-взрывному делу, и лекция по боевой химии...
Цесаревич находился в расположении Георгиевской дивизии уже второй месяц. Императрица при поддержке Распутина убедила Николая спрятать сына среди тех, в чьей верности он может не сомневаться. И вот мальчик отправился в дивизию, где попал в руки Львова. Жуткого вида генерал и раньше нравился пареньку, но тут цесаревич был попросту очарован своим наставником. Глеб имел богатый опыт в воспитании детей: как никак, а у Маркина имелись трое сыновей и дочь, которых он вырастил вполне приличными людьми. Так что с цесаревичем он общался спокойно, как со взрослым, занимался военно-прикладными видами спорта, учил стрелять, заставлял качать мышцы, тянуть связки, да и вообще - делал все, что только может понравиться двенадцатилетнему подростку. Разумеется, он учитывал болезнь мальчика, но Распутин, несколько раз приезжавший в дивизию, проводил с цесаревичем какие-то, как он выражался, 'сиянсы', после которых болезнь заметно отступала. И мальчик просто влюбился в эту простую военную жизнь. Вместе с солдатами он по утрам бежал на зарядку, управлялся с ППШ, стрелял в мишени, учился обращаться с минами и подрывными зарядами и, замирая от сладкого ужаса, пыхал на полигоне из огнемета.
