Кушетка была отодвинута к левой стене, но стола рядом не было. Я взглянул на Нэша.
— Вы отодвинули стол.
— Конечно. — Поскольку он считал, что я всего лишь полицейский, слово «сэр» он не употреблял. — Нам сказали, что вещи можно передвигать.
— Да, инспектор дал такое разрешение — ведь члены клуба принадлежат к высшему кругу. Если бы речь шла о свалке, он заставил бы целый месяц сохранить все, как было. На ваших часах есть секундная стрелка?
— Да.
— Очень хорошо, засеките время. Я проверю, сколько нужно на то, чтобы пройти на кухню и обратно. Я тоже засеку, но лучше проконтролировать и по другим часам. Начнем после слов: «Я пошел!»
Я взглянул на часы и сказал:
— Я пошел!
Я двинулся. Кроме той двери, через которую мы вошли, были еще две, и одна из них вела в холл, а возле другой, в дальнем конце, была маленькая дверь, должно быть в шахту старомодного лифта для подъема кушаний. Подойдя к двери в холл, я открыл ее и прошел внутрь. Там была небольшая площадка и лестница вниз, узкая и крутая. Спустившись, я оказался на кухне, более просторной, чем можно было ожидать, и отнюдь не старомодной. Безупречно сверкающая сталь и флюоресцентные лампы. Кругленький малый в белом фартуке, сидевший на табуретке и читавший журнал, покосился на меня и проворчал:
— Господи, еще один.
— Мы держимся до последнего. — Я был груб. — Вы — Лаги?
— Зовите меня Тони. Почему бы и нет?
— Я вас недостаточно хорошо знаю.
Я повернулся и поднялся по лестнице. В библиотеке Нэш, продолжавший стоять на своем месте, взглянул на часы и сказал:
— Минута восемнадцать секунд.
Я кивнул.
— В своих показаниях вы утверждали, что, когда Блаунт первый раз пошел вниз за шоколадом, он был на кухне около шести минут.
— Неправда. Я сказал: около трех минут. Если вы… О, вы пытаетесь… — понимаю. Я помню, что говорил в своих показаниях.
— Хорошо. И я тоже.
Я пошел к двери в большую комнату, прошел через нее и подошел к тому столику, где за игрой наблюдали двое. Ни они, ни игроки не взглянули на меня, когда я подошел. На доске было больше половины фигур. Один из черных коней был атакован пешкой, и я удивился, когда игрок взялся за ладью, чтобы пойти ею, но потом понял, что белая пешка связана. За моим плечом раздался голос Нэша:
— Это полицейский офицер, мистер Каррузерс.
Никто не поднял взгляда на меня. Игравший белыми, очевидно мистер Каррузерс, сказал, не поворачивая головы:
— Не прерывайте, Нэш. Это ваше дело.
Увлекательная игра. От нечего делать я провел там с полчаса, решая за белых и за черных, каков должен быть следующий ход, и поставил замечательный рекорд — ошибся во всех случаях. Когда черные поставили ладью на такое место, где конь мог взять ее, но при этом открылся шах слоном, которого я не видел, я признал, что никогда не стану ни чемпионом мира, ни даже Полом Джерином, и вышел в холл за пальто и шляпой. Единственные слова, которые я услышал за это время, были произнесены, когда игравший белыми подвинул пешку, а игравший черными пробормотал:
