Но для мамы он старался. Так что она не имела полного представления о плачевно-богатом словарном запасе сына.
Поймав смеющийся взгляд отчима, Сашка подмигнул в ответ и достал их чемоданы из багажника, пока Дмитрий расплачивался. Поставил те на раскаленный асфальт и еще раз осмотрелся, только уже вдумчивей, внимательней, присматриваясь к мелочам и деталям.
Странно, прошло четыре года, а ничего и не поменялось. Так, может, по мелочи. Старые качели все те же, только проржавели еще больше. И тополь с огромным дуплом под окнами соседнего дома никуда не делся.
Только вот, двор меньше стал, что ли? Или это так только кажется? Все такое знакомое и такое непривычное, одновременно. Вроде бы знаешь каждую мелочь, каждый камешек в асфальте. Но что-то и не так. Словно достал из шкафа старую, поношенную и забытую на верхней полке рубашку. Любимая и родная вещь, вроде, а понимаешь, что не оденешь больше. Не влезешь, просто. Вот и с двором так. Да, что там, со всем городом. Вырос Сашка из него. Привык уже совсем к другому ритму большого и шумного мегаполиса.
Только вот, от знакомых картин защемило в сердце. Привычно, но от этого не менее горько. Вроде и вырос он, и друзей нашел достаточно, а все не мог забыть колючую и бойкую девчонку, с кучерявой шапкой волос. Так и не перестал вспоминать о Насте, своем первом и самом лучшем друге. Он давно прекратил донимать мать разговорами о ней, делал вид, что не думает. Но так и не снял со стены не очень умелый рисунок двенадцатилетней девчонки. И слишком часто пытался угадать, где она сейчас? Что с ней? Как Настя живет? О чем она думает? Вспоминает ли о нем? Бесполезные мысли при том, насколько загруженным был каждый его день, но они не оставляли голову Сашки. А здесь, в этом дворе, накинулись на него с новой силой.
Вот, реально, казалось, обернешься — и увидишь ее. Он, даже, почти наяву, услышал ее голос, почти вспомнил, как тот звучал, хотя в последнее время мог уловить тот только в своих снах. А сейчас, почти досконально вспомнил, как она на него кричала во время тренировок и…
— Убери руки, Леха! Переломаю и плакать не буду! — громкий, явно девчачий крик, привлек всеобщее внимание и заставил их обернуться.
У Сашки сердце похолодело, несмотря на жару. Да, нет. Быть не может. Это от ностальгии и оживших воспоминаний померещилось.
— Ну, Настасья, чего ломаешься? Я ж не обижу, у Маринки спроси, — вслед за этой фразой из-за детского павильона раздался мужской хохот.
