— Струсил все-таки? — спросил Малыш. — Только не ври.
— Я и не вру. Сам видел. Сумасшедший дом суб-Гедоны.
— Почему «суб»? И едва ли это дом сумасшедших. Не знаю.
— А что это за змейки?
Малыш вынул из кармана матовую металлическую ручку, очень удобную: с вмятинами для пальцев, белой кнопкой посредине и капельным наконечником. Алик не нажал на кнопку, он только прикоснулся к ней, а на кончике капли уже засветилась точка, настолько крохотная, что измерять ее можно было только микронами. Алик снял палец с кнопки, и точка погасла.
— Электронный хлыст, — сказал Малыш, — а я думал, стальная проволока. Болевое и парализующее оружие. Вероятно, не убивает. Жестокая игрушка для жестоких детей.
— Чьих детей?
— Спроси еще что-нибудь, — огрызнулся Малыш. — Где находится этот твой мир зеленого солнца? На земле? Под землей? Призрак из пыли? Эвкалипты ведь настоящие, а где они росли час назад?
— Ты уравнения Мерля помнишь? — спросил Алик.
— Я не физик-пространственник. Мне это ни к чему.
— И зря. Тогда бы не спрашивал, где росли эвкалипты. Они росли и растут. В том же пространстве, но в другой его фазе. Она на минуточку, даже, может, всего на какой-нибудь квант, убежала вперед или отстала от нашего времени, но пространство в ней уже организовано по-другому.
— Силен, — сказал Малыш, — не зря тебя муштровали в Кембридже. Ну, а как мы выйдем из этой фазы, профессор?
— Как и вошли. Что это, по-твоему?
Издали навстречу им, обтекая коринфские колонны эвкалиптов, плыло нечто странно похожее на стог только что скошенной пыльно-зеленой травы. Гигантский комок то и дело вздрагивал, рос, мутнел, то наливаясь до синевы, то растекаясь по краям белокочанными выплесками.
— Выходит, опять мираж, — предположил Малыш.
Алик долго всматривался, потом сказал не без торжества в голосе:
— А ты получше вглядись, навигатор. — И прибавил, поясняя: — В центр, в центр!
А в центре менявшего формы комка чернело пятно. Оно тоже увеличивалось, но сохраняло цвет, поблескивая, как рояль, отражающий вставшее над окном солнце.
— Понял вас! — вскрикнул Малыш и швырнул машину прямо в крышку «рояля».
Одновременный шок, на мгновение выключивший и снова включивший сознание, темнота и свет, нормальный дневной свет, но окрашенный словно бледно-зелеными стеклами. А перед нашими странниками в ветровом стекле вездехода до горизонта простиралась уже не вызолоченная солнцем, палевая эвкалиптовая аллея, а припудренный пылью черный камень материка. Он вдруг показался им таким домашним, приветливым, даже родным.
