- Простите, видимо я уже не успею вам принести плед до взлета, но как только мы взлетим, я тут же его принесу, договорились? – Бабуля медленно поднимает взгляд полный печали и тоски. Я вижу, что ей хочется побыть одной, но все-таки мое сердце сжимается от ее боли, и я понимаю, что все это отражается на моем лице с нахмуренными бровями и складочками на лбу.
- Договорились, - видимо мой вид еще больше ее расстраивает, поэтому она пытается выдавить слабое подобие улыбки, и, поправляя седую прядь волос, выбившуюся из пучка на макушке, она вздыхает и прижимает свой чемоданчик ближе.
- Кира, долго возишься. - Говорит одна из стюардесс – Милли, когда я усаживаюсь на свое место и начинаю пристегиваться.
- Да, задержалась с одной женщиной.
- Это ничего, просто можешь растянуться по проходу, когда начнем взлетать, - усмехается она. – Со мной было такое в мой первый полет. Тогда половина самолета посмеялась от души, а вторая чуть не повскакивала со своих мест. Представь, если бы они все кинулись мне помогать, началась бы каша, или еще чего похуже.
- Жуть, - говорю чуть сморщившись. Действительно последствия могли быть плохие. Перевожу взгляд в иллюминатор, и снова это чувство. Чувство разгона дополняют сменяющиеся картинки, которые только быстрее и быстрее начинают мелькать перед глазами, и в один момент легкая тряска заканчивается, сменяясь небольшим давлением откуда-то сверху, будто тебя прижимает невидимая сила к твоему сидению. А потом все проходит, и ты наслаждаешься чувством невесомости. Класс. Я поняла, что эти моменты в моей жизни будут самыми лучшими и приятными. И я никогда в жизни не забуду о них, чтобы ни случилось на этой работе.
Через некоторое время я отстегиваю ремни и мчусь за пледом, чтобы передать его старушке. Подходя к ней ближе, я смотрю, как тоскливо она смотрит в окно, а в глазах уже собираются слезы. Вот черт. Видимо, для меняэто будут долгие четыре часа полета.
- Мадам, держите. Как Вы себя чувствуете? Все хорошо? Могу ли я Вам что-то принести?
- Спасибо, милая. Не нужно.
При любой возможности я только и делала, что смотрела на нее и уделяла ей больше всего внимания. И каждую минуту, что приближала нас к Нью-Йорку, на ее лице отражалось все больше и больше эмоций. Но в основном, она просто смотрела в окно, отрешенная от всех и всего вокруг, летая в облаках и в своих мыслях. Но когда остался час, до того, как мы приземлимся, мое терпение лопнуло. Я не понимала, что со мной. Эта женщина для меня никто, такой же пассажир, как и все вокруг. Но я понимала, что моя задача, чтобы всем было хорошо и комфортно, в том числе и мне. Но мне не комфортно, когда я вижу, как она вытирает уголком нежно-голубого платочка слезы, которые стекают по ее щекам.
