Должность [с аудиокнигой] | страница 29

Моисей Ашотович больше всего на свете боялся скандалов и грязных слухов и оттого всегда спешил ретироваться на кухню.

Олимпиада была на носу, и в городке яблоку негде было упасть. По пляжам, рынкам, площадям, просто по улицам с утра до ночи расхаживали иностранцы — все на одно лицо

и      одинаково одетые. Даже на стариках — модные шорты, футболки и фарфоровые улыбки от уха до уха. Ада Серапионовна с первого дня невзлюбила их и называла «зажравшимися итальяшками». У нее почему-то все иностранцы были итальянцами.

Местные жители не разделяли нелюбовь Ады Серапионовны к иностранцам, так как у тех были солидные запасы денег — евро и долларов. Иностранцам можно было что-то продавать, куда-то их возить, стричь, брить, стелить, в конце концов, просто грабить.

Олимпиада, как уже было сказано, сидела на носу, но не верилось, что она наступит

и    через сто лет. Моисей Ашотович и Ада Серапионовна бывали неподалеку от так называемых «объектов» и, как бы сказать помягче, объекты слегка напоминали помойки. На помойках этих ковырялись гастарбайтеры и при попытке узнать у них, когда же все будет достроено, смеялись и лопотали по-ненашенски.

В        санатории у моря проживало много волонтеров — они целыми днями валялись на пляже либо пили.

Аде Серапионовне очень быстро Олимпиада стала костью в горле, и она не упускала случая громко поругать тех, кто устроил этот бардак. Для Моисея Ашотовича такие мгновения были настоящей пыткой — он убегал на балкон и делал там невинное лицо — глядите все, это не я хаю власть!

Ада Серапионовна выглядывала из окна и кричала:

— Что ты спрятался, гусак?

Денг  уже  не  один  раз  думал,  как  когда-то  несчастный  Сергей  Леопольдович  —

не убить ли эту вздорную бабу? Но на такой исключительный поступок, что у того, что

у другого духу не хватало.

2

Море к вечеру из темно-синего медленно перекрашивается в оранжевый цвет. Солнечный луч, словно игла швейной машинки, медленно, но верно прошивает горизонт крупными стежками. С криками носятся чайки — приближается шторм. Золотистые волны с пенными гребнями становятся все крупней, и все яростней набрасываются на притихший берег. Мечется в волнах забытая кем-то шляпа…

На балконе хлопает постиранное белье, и хозяйка нервно отворяет гремящую дверь. Куда там! Простыня, словно гигантский альбатрос, срывается с прищепок и медленно фланирует в сторону моря. Женщина с тоской смотрит ей вслед.

На пирсе обыкновенно много рыбаков с длинными кривыми удочками, но сейчас здесь лишь один — самый смелый. Уж не Сантьяго ли его имя? Волны бьют по бетону — ввысь взметаются пенные ошметки, но рыбак смеется — лицо у него состоит из миллиона морщинок — и дышит влажным воздухом.