- Ну и хрен с ним, с браком, - отозвался Николай Иваныч, успевший разочароваться в жене и убедиться в пагубности обезьянства. - Сатана обезьяна Бога, Дон-Кихот - обезьяна рыцаря... А кто обезьяна геолога Урванцева? Всего лишь - дурак. У нас с ней разные понятия о ценностях.
Иван Ильич не понял, о чем умничает сын, и в ответ неожиданно рассердился:
- Поповщину не гони! А без них, - он показал рукой рост ребенка, - все даром и глупо, - махнул рукой на все еще не распечатанные контейнеры.
Время, когда Николай Иваныч еще не успел разглядеть недостатков жены телесных и душевных - и наслаждался предполагающими постель чудесными открытиями в своей избраннице и самом себе, прошло. Глаза у него раскрылись на ошибку собственного выбора после Туниса, куда был направлен в долгую, шикарную, необременительную и очень денежную командировку в качестве представителя Аэрофлота. Эта дурища ухитрилась перессориться со всеми посольскими и представительскими бабами, которые если и были ненамного выше ее, то хотя бы умели скрывать блеск собственного скудоумия и бытовую мелочность за ласковыми улыбками. И он был отозван на родину. Серафимовна этот удар по благосостоянию приписала проискам каких-то евреев, которые будто бы заполонили наше посольство, что, разумеется, было вздором.
Его теперь раздражали в Серафимовне и манеры, и лексикон, и "опытность", почерпнутая из американских фильмов. И эта раздражительность незаслуженно выплескивалась на стариков, которые один за другим растворялись в небе над трубой крематория, и он предавался философическим размышлениям о конфликтах поколений.
Прошли времена, умничал он, когда отцы и дети по причине одностойной технической и информационной оснастки понимали друг друга и жили в относительном согласии друг с другом и с еще не окончательно уничтоженной "окружающей средой". Прошли времена идиллической патриархальщины: теперь отцы и дети имеют разные мозги, они - разные биологические виды. И самое печальное, что дети с их компьютерными мозгами не умнее стариков.
Серафимовна, в отличие от мужа, была свободна от социальных и компьютерных воздействий окружающего мира и существовала как бы вне времени, которое не задевало и ее неприлично для своего возраста здорового свекра. И позволяла в отношениях к старику невинное кокетство, которое Николай Иваныч понимал как неприличие.
- Иоанн! - говорила она капризным тоном и надувала губки. - Слетай-ка, отец родной, в магазин. Ведь ты - летчик.
