- Ух ты! Значит, он святой?
- Решай сам. Но думаю, чем больше вокруг тебя святых, тем лучше для тебя и для твоей души.
- Он ближе всех ко Христу, а Кеша - к Иуде.
- Что мы знаем об истоках праведности Махоткина? Что мы знаем об его детстве? Что если на его совести лежит такой страшный грех, что любое наказание за него - ничто? Ведь и Кеша после своего предательства был... ну прямо замечательным человеком. И он оставался бы Князем, любимцем молодежи, героем и прочая и прочая, если бы не двадцатый съезд. И только на Небесах разобрались бы, кто он такой, и он пошел бы не в рай, как думали мы на земле, а в вечный огонь, где жарится Иуда. Праведность мира сего и праведность пред Богом не всегда совпадают.
"Юный современник" только глазами хлопал: "негр" Шавырин окончательно заморочил ему голову.
- Напишите о Махоткине роман, - сказал он. - Пусть теперь не напечатают - напечатают после.
- Думал и об этом. Ничего не выйдет.
- Почему?
- Жизнь каждого человека изначально имеет свой жанр. Жизнь одного человека - роман, другого - рассказ, третьего - басня, четвертого - анекдот. Махоткин - это не роман.
- А что?
- Жанр агиографии - житие. Этот жанр мне не по силам. Я не Епифаний Премудрый, а...
Спустя два года после гибели Витька Николай Иваныч подумает, что жизнь его брата - всего лишь анекдот.
Глава четвертая
"Юный современник" взял у Владимира Шавырина телефон в расчете на то, что интересные и поучительные встречи с писателем могут быть продолжены, однако ошибся: "негр" вежливо, но настойчиво намекнул на нежелательность более тесных отношений и даже не поинтересовался предметом разговора Махоткина и отца. Скорее всего, думал смышленый современник, в день похорон "дяди" Миши на "негра" нашел пьяный стих поговорить и поумничать, независимо от качества собеседника, которого он, может, едва и замечал и забыл о нем на следующий день. И это было достаточной причиной, чтобы забыть его умные рассуждения о святых, которые могут являться в мир в самом неказистом виде, чему имеются многочисленные свидетельства очевидцев. И вообще, шла далекая от святости жизнь, заботы, дурь и беды.
Впрочем, на очередных похоронах "негр" вел себя с "юным смышленым современником" как ни в чем не бывало, то есть как бы не избегал его и продолжал говорить умные вещи.
"Какое мне дело до чужих жизней, чужого времени и чужих химер?" - думал юный Николай Иваныч, слушая "негра", но в душе понимал, что лжет себе: вся его жизнь вольно или невольно проходила под тенью старых барбосов, которых он и любил, и ненавидел за власть над собой. Он вспоминал, как любил отца в детстве - до головокружений. Особенно когда тот надевал свой кожаный реглан, фуражку Севморпути и чудно пахнущая кожей планшетка била его по ноге.
