Глава 1
Начало конца. Смерть Черненко
Начало марта 1985 года «заполнено» для меня сплошным вакуумом. Мне никто не звонит. Я никому не нужен. И звонить самому, за исключением врачей да охраны, некому…
Это означало, что меня списали со счетов. Но, оказалось, чуть раньше времени. Я еще потребовался…
Тишина взорвалась неожиданно. В воскресный день — десятого марта, около одиннадцати часов вечера…
Голос Жени Калгана — дежурного из приемной Генерального секретаря ЦК КПСС был чрезвычайно встревоженным.
— Виктор Васильевич, — сказал он без обычного в таких случаях приветствия. — Вам надо срочно приехать в Кремль!
— Да, конечно. Что-то случилось?
— Автомобиль выслан, — сказал он с непривычной для него сухостью в голосе, так и не ответив на мой вопрос. — Вас ждут…
Я сразу обо всем догадался. Честно говоря, все минувшие с того момента дни, как я в последний раз посетил Кунцевскую центральную клиническую больницу (ЦКБ), именуемую в народе «Кремлевкой», я ждал нечто подобного. Состояние здоровья моего непосредственного начальника — Генерального секретаря ЦК КПСС, лидера Советского Союза — Константина Черненко было абсолютно безнадежным.
Перед глазами возник «люксовый» отсек больницы. Та самая палата, где около года назад столь же медленной и мучительной смертью умирал предшественник Черненко — тоже Генеральный секретарь партии, в прошлом Председатель могучего КГБ — Юрий Андропов.
В палате, кажется, все осталось как при прежнем владельце. Те же шторы, светильники, мебель, телевизор… Разве что кровать другая… Не та, на которой умер Андропов. А, может быть, та же самая…
Лицо Черненко бесцветно сливалось с подушкой. Его знакомая многим телезрителям седая шевелюра казалась желтовато-серой. Едва я возник в дверях, глаза Черненко чуть оживились и тотчас, не в силах сосредоточиться, снова потеряли блеск. Рука, бессильно лежавшая поверх одеяла, была холодной и вялой. Но он все же попытался приветствовать меня.
За несколько дней до этого сил в Черненко было несколько больше: голос в телефонной трубке, хотя и с большими, присущими астматикам паузами, задержками дыхания, хрипотцой, был узнаваем.
— Как там, на воле, Виктор?
— Все в порядке, Константин Устинович. Приеду, расскажу, если разрешите…
И приезжал, и докладывал: о материалах Секретариата, Политбюро, показывал последние шифротелеграммы ГРУ, КГБ, МИДа. Старался не спрашивать о самочувствии и тем более не выражал сочувствия — он этого не любил. В конце бесед речь обязательно заходила о хоккее или футболе. Здесь была «одна, но пламенная страсть».
