Извиняюсь. Прерываю доклад. В зале полная тишина. Ни звука, ни ропота. На проводе — Борис Мышенков. В то время заведующий отделом ЦК ВЛКСМ.
— Срочно вылетай. Завтра утром нужен здесь!
— Зачем? Отчего такая срочность?
— Дуй быстро. Приедешь, узнаешь!
Ничего не понимаю. Кому я так потребовался? Уезжал, все было нормально. Может, Тяжельникову? Хотя, зачем я первому секретарю?
Закончил выступление. Первым утренним рейсом — домой. Сразу на Маросейку, которая тогда называлась улицей Богдана Хмельницкого. Захожу к Мышенкову.
— Зачем вызывал?
— Иди в ЦК, — говорит он, указывая взглядом на другую сторону площади, где располагались внушительные серые здания, но уже не комсомола, а партии.
— Что случилось?
Тот без малейшей улыбки — сама серьезность в гости пожаловала — отвечает:
— Там скажут… У Черненко.
И называет номер этажа и комнаты.
Фамилия Черненко говорит не очень о многом. Знаю, что есть такой. Чем-то заведует…
Оказалось, что вызывают не меня одного. Туда же направляется мой хороший товарищ — Володя Бутин.
— Пошли вместе?
— Пошли…
Он тоже не догадывается о причинах скоропалительного вызова.
Минуем проходную, поднимаемся на лифте, входим в приемную. Секретарша в курсе. Как только мы называемся по фамилиям, следует предложение идти дальше — в кабинет.
Входим. Первое впечатление — очень маленькое помещение. Неужто в ЦК такие бы вают? Здесь все должно быть огромным, просторным.
До этого ни Владимир, ни я Черненко в глаза не видели. Он исполнял обязанности заведующего общим отделом и не входил в круг тех лиц, которым было суждено попадать в объективы фото- и телекамер.
Седоватый, средних лет, в сером костюме, смуглый от природы. Сидит за очень странным, на наш взгляд, полукруглым столом. Вся поверхность занята стопами бумаг. Прямо перед Черненко шикарная кожаная папка без каких бы то ни было клапанов для застежки… Догадываемся, что папка для самых высоких докладов. Наверное, для Брежнева.
Робко сели у окна. Ждем.
— Ну что? Какие соображения? — огорошивает нас вопросом хозяин кабинета, а сам довольно иронично улыбается.
Нам с Бутиным остается только недоуменно переглянуться и молчать. Мы не имеем ни малейшего представления о теме предстоящей беседы. Борис Мышенков — старый комсомольский аппаратчик и порядочный «темнила», сколько мы его ни пытали, так и не «раскололся».
— Что, — спрашивает Черненко, — вам ничего не сказали?
— Нет…
— Хм… Вам предлагается работать в ЦК. Инструкторами. В общий отдел…
