— Думаешь, я на тебя сердце черное затаил? Не верь. Я тебя уважаю. А как же. Хоть ты и молокосос…
Марко толкнул пьяного. Хотел вырваться, но Кузьма еще крепче прижал его к стене.
— Пей! Пей со мною. Я — душа пропащая, на дело негодящая… Г-мм, как там еще в песне? Все равно — пей, учись, сукин сын!
Перед глазами Марка промелькнуло раскрасневшееся лицо Феклущенка. Управитель остановился, дернул его за чуб:
— Пей! Потому настоящий плотовщик должен пройти искушение зеленым пойлом!
— Совершенно верно, — кивнул головой Кузьма Гладкий.
— А верно то, пей, Марко… по фамилий г-мм…Как тебя? Как? А, вспомнил: Высокос! Отец у тебя тихим был… имел грешки, но к тебе это соответствия не имеет… — Феклущенко подмигнул Кузьме, и тот угодливо захихикал.
— Чего пристали? — наконец не выдержал Марко. — Я и без вас пить умею.
Он лихо опрокинул в горло стакан водки и закусил соленым огурцом. Феклущенка оттащили лоцманы. Пьяные крики наполняли шинок. В уголке за столом, наклонившись над стаканом, Марко слушал, что говорил Антон Беркун, но уже ничего не понимал. Он видел перед собою багровое лицо Кузьмы, и в ушах дребезжал его пьяный шепот:
— Хоть ты и молокосос…
Плотовщики гуляли, утратив давно меру всему. Кирило Кажан, сидя верхом на табуретке, выкрикивал:
— Здоровье отца нашего, Данила Петровича Кашпура!.. — и кружка водки плясала у него в руках.
— Купца первой гильдии! — добавил Феклущенко и тоже поднял кружку.
Музыканты заиграли веселую. Беспорядочные выкрики раздавались все громче. Марко качался над столом. Антон ударил его по плечу:
— Не клюй носом!
— Я не клюю… — в голове было ясно, как будто белизна снежного поля сверкала в мыслях, говорить не хотелось, — я думаю. Я об Ивге думаю… Ивгу видеть хочу…
— Увидишь. Не убежит.
Марко поднялся. Перед ним стоял лоцман Максим Чорногуз, трезво и насмешливо оглядывал его.
— Пьешь, сынок? — спросил он. — Ну как? Нынче праздник такой.
Музыка в шинке затихла. Марко качнулся на ногах и прошел к дверям, не ответив Максиму. В эту минуту дверь распахнулась и в шинок ввалилась гурьба девчат и парней. Марко отшатнулся к стене. Среди девушек была Ивга. Лицо ее раскраснелось с мороза, а глаза, видно, кого-то разыскивали, скользили по толпе. Хмель вылетел из головы Марка. Он не осмеливался подойти. Архип, перекинув через плечо блестящий лаковый ремешок, нажал перламутровые лады гармони. Девчата и парни стали в круг, взявшись за руки и оттеснив всех к стене. Марко все не решался показаться Ивге на глаза. Он стыдился своего опьянения, и ему хотелось ударить Кузьму в нахальное его лицо, ударить между глаз, которыми тот подмигивал Марку со своего места за столом, где собралась пьяная, горластая компания. Гармонь Архипа сразу перекрыла все крики, визг, смех. Гопак взлетал и падал в душном и дымном шинке. Ивга одним движением сбросила кожух, минуту, словно раздумывая, стояла, загадочно улыбаясь и весело поглядывая на девчат, потом топнула ногою, обутой в алый сапожок, повела плечами так, что заколыхались цветистые ленты в косах, и, гордо откинув голову, вышла мелким четким шагом на середину круга.
