…Марко приспособился к работе. Без особых усилий он направлял ход плота. Медленно обогнули песчаную косу и снова выплыли в полноводный речной фарватер.
— Клади дубинку и дуй назад, — ласково посоветовал Архип, очевидно желая избавиться от парнишки. Марко ушел, стараясь не смотреть на обнаженные выше колен женские ноги. Балансируя на дубках, он видел в мареве жаркого дня лицо далекой девушки…
В Алексеевке караван стал. Бросили якори. Пришвартовались. Оверко ловко столкнул с плота душегубку, захватил вентеря и подался в заводи, рыбачить. На берегу, подлаживаясь к Мисюрихе, Архип разводил костер. Саливон пошел в Алексеевку. Она маячила вдали, за низким лесом, белоснежными хатами, разбросанными по крутым холмам. В Алексеевке решили заночевать, подождать остальные караваны, вышедшие днем позже и застрявшие в пути. До Ненасытца можно было плыть порознь, а проходить порог надо было вместе. Вокруг сгущались сумерки. Одна за другой в темно-синем небе загорались звезды. Вернулся с полными сумами рыбы Оверко. Мисюриха повеселела, сыпала шутками, собиралась варить уху. Вскоре появился Саливон в сопровождении низенького, в стоптанных сапогах человека. Сплавщики, видно, его знали. Иван Чубастый, дубовик со второго плота, радостно приветствовал незнакомца.
— А, Чорногуз! Наше вам почтеньице, низко кланяемся, травы головой касаемся, языком росу вылизываем, как ясное солнышко взошли вы перед нами…
Иван долго еще нес всякую чепуху, на удивление Марку.
Человек в стоптанных сапогах здоровался со сплавщиками, покашливая в ладонь. Саливон цыкнул на Ивана:
— Будет. Не скоморошь. Повесь язык на гвоздик.
— Лучше на бутылочку положить, — намекнул тот.
Марко присел к костру, подбросил хвороста. Запах вареной рыбы щекотал ноздри. Над чугуном вился пар. Чорногуз вытянул из-за пазухи бутылку водки, взболтал ее перед глазами и осторожно поставил на траву. Затем снова сунул руку за пазуху и, достав еще одну бутылку, поставил рядом с первой.
Пока доваривалась уха, Мисюриха расстелила холстину, нарезала большими ломтями хлеб, высыпала вязку чехони и положила кусок сала. Максим Чорногуз, лоцман из Алексеевки, который уже лет пять водил плоты вместе с Саливоном, почти каждую весну встречал караван на этом месте.
— Вчера, говорят, один дуб на Ненасытце дал дуба… — равнодушным тоном сообщил Чорногуз.
Марко насторожился. Но никто не обратил внимания на слова лоцмана. Все усаживались вокруг холстины на траву, готовясь ужинать. Саливон позвал Марка. Тот сел рядом с атаманом, довольный встречей и тем, что Архип подвинулся, давая ему место. Алексеевский лоцман ловким ударом выбил пробку, налил водки в кружечку, которую принес с собою, огляделся вокруг, посмотрел на вечернюю затихшую степь и, склоняя лысую голову перед кем-то невидимым, подстерегающим в темноте, скорбговоркой произнес:
