Позвали к столу. Вечерело. Зажгли свечи в тяжелых золоченых канделябрах. Обед подавала Домаха. Впрочем, никто уже не называл ее так. Именовали ее не иначе как Домной Федоровной, и все привыкли к этому, никого не удивляла такая перемена. В кармашке ее передника позванивали ключи от шкафов, но ключи от погребов и кладовых хранились в жилете у Кашпура. Их он не доверял никому.
После обеда молодой барин собрался в дорогу. Антон вез его на станцию с вечера, чтобы успеть к утреннему поезду. В темном коридоре, по пути к отцовскому кабинету, Микола встретил Домаху. Забыв обо всем, он пошел прямо на нее и жадно стиснул податливые плечи экономки. Она не сопротивлялась и ничего не говорила, только глухо застонала, раскрыв губы для поцелуя. Микола с силой оттолкнул ее и вошел в кабинет отца. Кашпур проводил сына до террасы и холодно попрощался, пожав ему руку. Когда бричка выезжала из ворот, Микола оглянулся и на крыльце управительского флигеля увидел Домаху. Она стояла скрестив руки на груди, на лице ее застыла улыбка.
Пока хозяин провожал сына, инженер в одиночестве разглядывал кабинет помещика. Комната была убрана безвкусно. Тяжелые золоченые кресла в углах совсем не подходили к нежным красного дерева столикам на изогнутых тоненьких ножках. Одну стену целиком закрывали книжные шкафы. Миропольцев хотел открыть один, но все они были заперты. За стеклом солидно выстроились вызолоченные корешки энциклопедии Брокгауза и Ефрона. Перед окнами — массивный письменный стол. На нем валялись в куче газеты, технические журналы, стояли часы, похожие на башню, надломленная бронзовая чернильница и лампа под зеленым абажуром. Из окон, не завешенных шторами, открывалась глазам безграничная ширь. Солнце уже спряталось за лес, оставив на краю неба длинную кровавую полосу.
Миропольцев еще раз окинул взглядом кабинет новоиспеченного помещика и недоуменно пожал плечами. Впрочем, чего можно требовать от человека, лишенного элементарного эстетического вкуса? Ему, инженеру Миропольцеву, приходилось уже иметь дело с такими людьми, как Кашпур. Из взаимоотношений с ними он вывел заключение, что каждому такому богачу свойственно великое упорство в своих начинаниях, которое сочетается со скупостью в личной жизни. Кашпур выпадал из этого круга. Прежде всего это был не обычный купец, хотя и владел миллионным капиталом. Эта недавно обозначившаяся на торговом горизонте Приднепровья фигура неслыханно быстрыми шагами продвигалась вперед. Не могло остаться незаметным для екатеринославских и херсонских купцов и промышленников, что какой-то Данило Кашпур, купец второй гильдии, вдруг стал полновластным собственником тысяч десятин леса и прибирает к своим рукам весь сплав. Ходили даже слухи, что дубовский помещик, как уже привыкли называть Кашпура, замышляет большие дела на днепровских порогах. Это стало ясно, когда в начале весны лучшие лоцманы оказались на службе у него и посланец лесоторговца Радченка, ездивший к Кажану, вернулся ни с чем. Миропольцев, тесно связанный с купцами, не мог не заметить тревоги, с которой следили они за действиями своего конкурента.
