Рядом со столом, у стены, стояла незастланная деревянная кровать. Из красной наволочки вылезали перья. На кровати валялся кожух, и от него по небольшой комнате разносился тяжелый запах овчины. На подоконнике, в щербатой тарелке, лежали вчерашние кислые огурцы и кусок сала. Тут же остался недопитый стакан молока, серого от покрывавшей его пыли. Данило Петрович взглянул на заслеженный пол и покачал головой. Он подошел к окну, откинул задвижку, сильно толкнул заклеенную газетой раму, и она растворилась. Тарелка, задетая полой пиджака, полетела за окно и бесшумно упала на прошлогоднюю траву.
— Домаха! — крикнул Кашпур, высовываясь в окно.
Со двора долго никто не отзывался. Потом в открытых дверях длинной и узкой полуразрушенной оранжереи появилась среднего роста женщина, одетая по-городскому.
— Иду, иду! — закричала она и побежала, подобрав длинное платье.
Данило Петрович бросил взгляд на ее упругие икры. Скоро за дверью послышались звонкие шаги. Домаха постучалась. В почтительности, с которой она переступила порог, таилось зерно самоуважения, и это очень нравилось Кашпуру в экономке, которая вместе с Феклущенком досталась ему в наследство от Русанивского, Может быть, только благодаря ей он и не выгнал управителя.
Она стояла на пороге, сложив на груди руки. Платье плотно облегало ее стройную фигуру. Смуглое лицо, полные губы приоткрыты, за ними — ряд ровных белых зубов.
«И где Феклущенко выкопал такую кралю?» — думает Кашпур, невольно заглядевшись на Домаху, и намеренно сердитым голосом говорит:
— Грязь, противно смотреть. Прибери все.
— Я уж давно думала… да все боюсь вас потревожить, барин. Когда прикажете?
— Хоть сейчас. Я пойду, пройдусь по дому… скоро ремонт начну.
Домаха скрывается за дверью. «Верно, пошла за веником», — думает Кашпур. Он сбрасывает теплый сюртук и поверх плисовой сорочки надевает черную, из тонкой материи. Тем временем Домаха возвращается с ведром и веником. Данило Петрович направляется к двери, но, прежде чем переступить порог, оглядывается. Женщина стоит к нему спиною, наклонившись над ведром…
У Данила Петровича на висках забились жилки. Он делает шаг к Домахе и видит в окно, как по двору идет Феклущенко, быстро переступая короткими ножками. Домаха не выпрямляется. Даиило Петрович молчит, крепко сжимает ей локти и поворачивает женщину к себе лицом. Он заглядывает ей в глаза и раздельно произносит:
— Придешь вечером.
Домаха опускает глаза. Длинные черные ресницы вздрагивают. Кашпур выходит из комнаты, хлопнув дверью.
