Анархия в Сибири [сборник статей] | страница 27

Результатом этой поездки стала книга «Сахалин», которую нередко сравнивают с «Записками из мертвого дома» Федора Достоевского и книгой Чехова, а автор завоевал репутацию защитника униженных и оскорбленных. После публикации первых очерков бывший сахалинский начальник А. Фельдман подал на Дорошевича в суд, обвиняя его в клевете. Журналист рассказал о зверствах этого тюремщика, которые были свежи в памяти каторжников. Суд длился четыре года, и Дорошевич был оправдан. Единственное, чего добился истец — прекращения публикации в «Одесском листке», издатель которого оказался трусом. Дорошевич уехал в Петербург и стал печатать свою книгу в газете «Россия».

Тюремные «воспитатели»

Смотрителями сахалинских тюрем были в основном ничтожные типы, выслужившиеся из надзирателей и фельдшеров. Они имели над каторжниками бесконтрольную власть и ею, что называется, объедались. В любой момент смотритель имел право назначить до 30 розг или до 10 плетей. Наказания доходили до утонченного издевательства. «Я тебе царь и Бог!» — орет на кандальника ничтожество с нашивками на шинели.

— Что теперь наказания! — говорили смотрители. — Прежде, бывало, выпорют арестанта, и он должен идти смотрителя благодарить: «Благодарю, ваше благородие, за то, что поучили меня, дурака!» Теперь уж этого нет. Распущена каторга! Все гуманности пошли.

Дорошевич красочно описывал смотрителя по прозвищу Железный Нос, который не признавал непоротых арестантов. У него была завидная память. На утренней проверке он высматривал арестанта, который еще не подвергался наказанию, и, если не к чему было придраться, говорил: «Что это ты, братец, стоишь не по форме? Ножку оставил, а? Поди-ка, ложь!» Если арестант начинал артачиться: дескать, за что, ваше благородие? — Железный Нос от этого только во вкус входил: «И-и, голубчик, как нехорошо. Тебе начальник говорит: “ложись!” — а ты не слушаешься. Еще пяток розог прибавим. Ложись, братан! Палач, дай-ка ему, голубушке, горяченьких, взбрыкни как следует!»

Арестантов он называл «братанами», «братиками», «родненькими», «голубчиками», «милыми людьми», и без «Божьего слова» — никуда. Если арестант вопил от боли, Железный Нос успокаивал: «Ничего, потерпи, родненький! Христос терпел и нам велел». Опытные арестанты ложились на скамью, называемую «кобылой», без пререканий, зная, что каждое слово будет только прибавка, а смотритель умилялся: «Душа радуется! Братики меня с одного слова понимают. Живем душа в душу с миленькими!»