Иосиф Грозный [историко-художественное исследование] | страница 11

ное оспой, с таким же носом и круглыми перепуганными глазами, которые, не мигая, уставились на нее. Волосы у мужчины были редкие, клейко зачесанные назад.

А военные все осматривали ее, как бывало знатоки на базаре приглянувшуюся телушку. Задали несколько вопросов. Где родилась... Кто родители... Что кончала... В смысле какую школу... Как училась... Хочет ли работать... Где...

И, услышав стандартные ответы пунцовой, недоумевающей, остались, видимо, довольны.

— Будешь работать официанткой или сестрой-хозяйкой на правительственных дачах? — спросил тот, что был в штатском и явно старше того, что был в военном.

Оторопело молчала. Не знала, что ответить, робко взглянула и опустила ресницы.

— Будешь? — уже настойчиво и как бы с угрозой повторил этот бугай.

— Могу... Попробовать... — пробормотала она, силясь улыбнуться. Она, Валя, была из тех девушек, которых называют улыбчивыми.

* * *

Ее послали на медкомиссию, где долго, придирчиво, стыдно, обстоятельно обследовали голую: сперва невропатолог, потом терапевт, потом мужчина-хирург, явно любовавшийся ее свежим полновато-пышным для девушки телом. Она была полненькая и стеснялась этой своей полноты, дальним умом, однако, понимая, что в этой ее полноте, может быть, главная привлекательность, а заглядывались на нее чаще всего мужчины, которые были намного старше ее, которым, каза-

лось, и смотреть-то на девушек незачем. В конце осмотра оглядывала въедливая, с проседью, черноволосая еврейка-гинеколог. Больным холодом лезла внутрь.

— О-ой!

— A-а... Ты девушка?! Таки надо было же предупредить... Все-все... Все в порядке.

И анализы все у нее, у Валечки, оказались лучше некуда. Сплошное завидное здоровье.

А через три дня ее прямо из общежития на легковой машине повезли в Москву под завистливонедоуменные взгляды подружек-однокурсниц. Впрочем, подружек ли? Валя была из девушек-одиночек.

В огромном страшном здании на площади Дзержинского, набитом военными в синеверхих фуражках и просто штатскими опасными людьми, ее снова так и сяк расспрашивали в кабинетах, фотографировали, заставили отпечатать пальцы, а потом подписывать бумаги о неразглашении, молчании.

Ловкий красивый капитан со шпалами в петлицах глядел на нее сливовыми южными глазами, блестя разлакированной, тщательно причесанной на пробор головой, промакивая ее подписи канцелярским пресс-папье, и улыбался.

— Будете болтать... трезвонить... Сообщат. Тогда на «воронке» — и к нам. Да... Товарищ Ис-трина... К нам! — и все улыбался белыми ровными зубами.