Леха Мухин невольно насупился. Князь посмотрел на него с иронией:
– А ты вырос! Я помню, как ты еще совсем сопливым юнцом растирал у меня в мастерской краски. Кто, как не я, дал тебе первые уроки живописи? Сам я давно не пишу портретов. У меня есть мечта написать лунный пейзаж при помощи подзорной трубы. Как только будет свободное время, обязательно этим займусь. Ну, веди нас в мастерскую, и ты, Палашка, шагай за нами, будешь служить натурой. Это почетно – позировать художнику! Еремей! Подай в мастерскую шампанского!
В мастерской Мухин бросился к мольберту, поспешно снял с него полотно, поставил на пол лицевой стороной к стене.
Князь сказал:
– Ну-ка, ну-ка, что там такое?
Мухин смутился:
– Картина неготова, вы сами наказывали, картину не вывешивать на обозрение, пока не будет на сем полотне сделан последний штрих.
Барин молча отодвинул парня, взял полотно и поставил на мольберт. С картины глядела Палашка. Мухин тщательно выписал каждую черточку её лица, а складки сарафана незаметно обрисовали юную фигурку. Это был только намек. Но недосказанность говорила так много! Так дразнила, так звала!
Жевахов воскликнул:
– Ага! Она уже однажды позировала! А может, и не раз? Тем лучше! Значит, есть опыт.
Он налил бокал шампанского и поднес Палашке:
– Пей! Оно сладкое!
Палашка стала пить, поперхнулась, а князь протянул ей румяное яблоко.
Палашка выпила вино, а яблоко лишь надкусила.
– Ну, фея Ибряшкинских прудов, прекрасная моя, – проникновенно сказал князь, – сними сарафан свой, и всё, что под сарафаном, мы с тебя будем рисовать Венеру, а Венеры всегда бывают голыми, как в бане. Не веришь, так хоть француза спроси.
Палашка покраснела до слез и сказала:
– Никак невозможно, барин, помилосердствуйте!
– Когда князь Жевахов говорит – всё возможно! Делай, что говорю, не то прикажу высечь на конюшне! Там уж тебя разденут силой, да еще всю шкуру спустят! Со мной шутки плохие, пора бы всем в Ибряшкине это знать.
Палашке стало ясно, что князь вовсе не шутит. Она затряслась от рыданий и с плачем проговорила:
– Пусть иные особы мужеского пола все прочь выйдут.
– Да зачем же они выйдут? Алексей ведь тебя рисовать будет, а я ему помогать в этом. А француз на своей родине столько обнаженных Венер видел, что ему это не в диковину.
Палашка сняла сарафан, а рубаху снять не решилась.
– Ну, милая, что за манерности такие, – сказал князь, подойдя к ней и снимая с нее рубаху, – ты нам нужна в натуральном виде.
Палашка тотчас положила свою ладошку на определенное место, да еще и повернулась ко всем спиной.
