Портной никому не раскрывал секреты расцвечивания. Покупал беленые ткани издалека, платил дорого. Хотя и зарабатывал непомерно больше. Близнецы все наряды заказывали у Ильдефонса. «Когда тот успевал шить ещё и для князей?» Царевич никогда не задумывался, зачем старому лицовщику столько работы. Мог бы обшивать только царскую семью и горя бы не знал. Да и надо ему немного. Мужчина дорогих убранств, еды, домов и земель не признавал. Довольствовался палатями в пять комнат – три занимала мастерская, в одной жил сам, в другой приютил помощников. Жалование спешникам платил щедрое, не обижал. «Что он делает с заработанными деньгами?»
– Господин, работа окончена. Я прошил одежду тройным швом, выдержит любые невзгоды.
Лавьен от неожиданности вздрогнул, с удовольствием кивнул головой:
– Ильде, наш лучший лицовщик! Швец, коих свет не видывал! Спасибо за работу, слуга занесёт тебе должное.
Портной зарделся, отвесил учтивый поклон и протянул царевичу наряд. Тот собственноручно сложил шаровары с пурпуэном в сундук, с некоторым сожалением сел в карету. Лавиену нравилось путешествовать, но он бы с удовольствием отправился в путь верхом, в легкой походной одеже. Сейчас же он посол Веллоэнса – едет с торговой миссией на запад, во владения славного небта Снефру. А значит, выглядеть надо соответственно.
Смуглый худощавый старик поправил тюрбан и потуже затянул повязку на лице. Брови недовольно хмурились, взгляд блуждал по местности, искал ориентиры, следы, дороги. Руки стиснули поводья, бечева резко натянулась и верблюды повернули на юг. Из новехонькой повозки проворно высунулся толстенный мужик в размашистой фиолетовой парче:
– Сдурел, что ли? И так по пустыне мотаемся вторую неделю, еще и шею мне свернуть удумал?
Кучер хмыкнул, равнодушно повел плечами. Голос был сух, как местный кустарник:
– Замело следы. Иду по солнцу. С первым лучом – влево от шара, в полдень – спиной. К вечеру светит в спину справа. Верный ход, долгий… Но верный.
Толстяк визгливо выругался и, проклиная жару, проводника и весь караван, исчез внутри.
В устланной коврами и подушками карете их было двое. Лавьен скучающе пялился на окрестности – будто в море песка и редких кусточках полыни можно найти что-то интересное. Царевич обернулся:
– Так зачем всё-таки мы направляемся в Маноху?
Толстяк учтиво улыбнулся. Капли пота стекали с его лба крупными градинами, на одежде проступила высохшая соль, а на месте складок виднелись темные пятна – казначей измотан долгим путем, но в разговоре с юношей нет и нотки раздражения:
