Разлука [=Зеркало для героя] | страница 19

Она опять помолчала, не зная, как быть, выскочила из-под одеяла, вернулась с трубкой, кисетом, показала.

На кисете бисером было вышито «70 лет».

— Трубку Саша сделал, а это — я. Из плюша.

Сергей взял трубку, кисет:

— Кому?

Роза стала серьезной, смотрела строго. Сергей сунул трубку в рот, хотел «схохмить», не схохмил, отдал обратно:

— Очень красиво.

Она отнесла подарки обратно, вернулась к нему и сама залезла под одеяло, села. Закрыла глаза, зашептала что-то про себя.

— Ты что, молишься? — спросил Сергей.

— Мама учила: если день был хороший, благодари… — И опять зашептала.

— Ты очень сексуальная, — сказал Сергей.

— Какая?

— Хорошая, значит, — опять коснулся груди. Она опять отпрянула, он сказал: — Не буду. Не уходи, не буду, правда, все.

— А ты спи, — сказала она, — тогда не уйду… — И сидела, удивлялась невиданной ласке, неслыханной покорности…

Отец Сергея, еще не отдышавшись от беготни, выговаривал жене, как ребенку:

— Совсем меня не любишь, совсем! Не ждешь, не думаешь! Она опять опустила уголки рта, лицо стало унылым и обиженным.

Он обнял, прижал к себе.

Из-за кустов напротив дома на них смотрел человек: это был Тюкин, начальник шахты. Что-то беспокоило его, он чего-то ждал.

Сзади подошла к нему и неожиданно фыркнула в ухо лошадь. Он вздрогнул — стало видно, как он напряжен, — обернулся, разглядел и узнал лошадь, рассвирепел, хлестнул ее по морде. Она шарахнулась в сторону, унеслась.

По улице к дому Пшеничного ехала «эмка». Приостановилась. Из нее вышел человек, рассмотрел номер дома, сел обратно, приказал:

— Дальше. — И машина поехала дальше.

Слепой закричал ночью страшно, дико, как кричат во сне. Одним бесконечным криком-воем.

Сергей проснулся, рывком сел на кровати, увидел плачущую Розу.

— Не могу, не могу, не могу, — говорила Роза, — не хочу, — затыкала уши пальцами, плакала.

Сергей обнял ее, она вцепилась в него, обняла крепко. Он положил ее рядом, она плакала:

— Четыре года кричит, войну видит, не могу. — Крепко прижала Сергея к себе. — Не уезжай, Сережа, родной, милый, ласковый, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя! — И лезла с поцелуями, совсем не умея целоваться.

Мать тупо стояла во дворе, не плакала, слушала Тюкина, который говорил тихо и быстро:

— Зная Кирилла Ивановича, я предупреждал его придерживать язык…

…Партия не заслужила, чтобы даже такой уважаемый человек, как твой муж, позволял себе оскорблять и меня, и руководство.

— Справедливость восторжествует! — сказала вдруг мать, прямо глядя перед собой, черная от пережитого волнения, тупо. — Найдутся люди, которые поймут и поверят. Преступники будут наказаны.