– Ты ж, мое золотце, – Батя обнял ее, похлопав пониже спины. Порылся в принесенных пакетах, выудив оттуда палку колбасы и банку маринованных огурцов. – Слышь, мать, а давай я сбегаю за пузырем, и отметим это дело.
– Какое дело-то? – подбоченилась она. – Что за праздник?
– А ты и не помнишь? – хитро улыбнулся Батя, отрезая ломоть колбасы и выуживая из банки огурчик. – Сегодня ровно сорок лет, со-орок, с того дня, как мы познакомились.
– Неужто, сорок лет прошло? – она присела на край табуретки, подперев подбородок ладонью. – А ты-то, как вспомнил?
– Так послезавтра ж Рождество польское.
– Не польское, а католическое, – поправила она.
– А, я привык по-старому, – жуя колбасу, он вышел в коридор. – Ну, я сбегаю?
– Да, уж беги, беги, – мать, вздохнув, принялась накрывать на стол. – Леша! Лё-ош!
– Что, мам, – крикнул в ответ Рыжий из гостиной.
– Через минут двадцать будем обедать.
– Мамуль, я к Ленке пойду, – он, не входя в кухню, прислонился к косяку.
– А покушать, сынок? – она посмотрела на него. – Да, и праздник у нас сегодня.
– Ага, мне Батя говорил, – Рыжий ловко подхватил со стола кусок колбасы с огурцом. – Я вас поздравляю. Мам, я побегу, а?
– Да, беги уж, – мать ловко резала овощи на салат. – Дело молодое.
– А вот и я, – отец водрузил на стол замерзшую бутылку. – Ты куда это?
– К Ленке сбегаю, – Рыжий присел на пуфик в коридоре. – Скоро ведь в рейс.
– А на дорожку? – прищурился Батя.
– Не, я не буду, – Рыжий нахлобучил лисью шапку и открыл дверь. – Мам, пока.
– Пока, пока, – донеслось из кухни. – Вадик, иди кушать. Все на столе.
– Ленке привет, – Батя подмигнул и закрыл дверь. – Ну, мать, давай вспомним былое.
– Леха, вставай, – Батя тормошил свернувшегося калачиком на «спальнике» сына. – Вставай, приехали.
– Куда приехали? – заспанный, с помятым лицом, Рыжий таращился в полумрак кабины. – Уже?
– Ага, – отец натягивал теплый бушлат. – Похоже, движок стуканул.
– Да, ты что? – Рыжий больно ударился головой о крышу кабины. – Опять? Сколько можно?
– Одевайся, – Батя копался в сумке. – Перчатки мои не видел? Там градусов под пятьдесят снаружи.
В черной темноте казахской степи, при полном отсутствии каких-либо признаков жизни, встречных или попутных автомобилей, при пронизывающем до костей зимнем ветре, они подняли кабину своего старенького «КамАЗа» и, сбивая онемевшие пальцы, кроя благим матом все вокруг, смогли снять чугунный коллектор с двигателя. Опустив кабину на место, они залезли внутрь прицепа, захлопнув за собой тяжелые двери.
