Невидимый Ромео (Петербургская фантазия) | страница 25



– И, главное, теперь я как во сне... не знаю, что будет со мной в следующую секунду!

– Хм... – сказала мать, – сколько я живу... сколько живу – я не видела ничего подобного...

Сверху раздался гортанный крик.

Синичкины вздрогнули, посмотрели вверх.

На карнизе сидела большая черная птица и боком глядела на Синичкиных одним блестящим глазом.

И тут раздался звонок.

Синичкины вскочили, прыгая через цветы, бросились открывать. На лестнице стояла сердитая почтальонша.

– Только к вам и бегай! Двадцать раз в день! Для вас теперь надо отдельную работницу связи!

– Извините, – сказала Маруся и расписалась в получении телеграммы.

И они с мамой помчались в комнату.

Телеграмма лежала перед ними на столе, а они сидели и опасливо на нее глядели.

– Боюсь открывать, – сказала Маруся. – Вдруг открою, а оттуда... Они склонились над столом.

– Тринадцать... Семь... Пятнадцать... – прочла мама, что сверху – число и часы.

– Эх, будь что будет! – Маруся осторожно раскрыла телеграмму и возникло легкое, как едва уловимый запах духов – тихое музыкальное видение...

Третий ноктюрн Листа на челесте...

Синичкины смотрели друг на друга тревожными, прислуживающими глазами...

Музыкальное видение исчезло. Маруся открыла телеграмму.

«Вчера упала звезда, и я успел задумать желание... До скорой встречи...»

Подписи не было.

Мама Синичкина восторженно поглядела на дочку.

– Нет, если я не узнаю, кто это – я умру! – твердо заявила Маруся.

И в этот момент зазвонил особенным, мелодичным звоном телефон. Маруся сорвала трубку и приложила ухо. А ее мама приложила ухо к трубке с другой стороны.

Трубка молчала.

В трубке гремела тишина, как шум океанского прибоя в раковине, когда приложишь к ней ухо.

А потом, словно метроном, забилось чье-то сердце.

А потом снова далеким видением возник ноктюрн Листа.

– Ласточка? – чуть слышно спросил дрожащий, чарующий низкий голос.

– Кто? Д-да... – прошептала Маруся.

– Спасибо вам, что мы встретились с вами в одном мгновении... На одной песчинке, в бездне времени и пространства...

Синичкины слушали, затаив дыхание.

– Мы ведь могли не встретиться никогда... Правда? Никогда... Как не встречаются столько людей на свете...

Маленький некрасивый человек стоял на площади Чернышевского, в телефонной будке и тихо говорил, закрыв глаза:

– Вы знаете? Вы, наверно, не заметили – Вы и музыка – это одно и то же... Одно и то же... И если б... мазурку Шопена расколдовали – она, наверно, оказалась бы второй Синичкиной!