Ветер противоречий [Сборник] | страница 61
— Дай сюда, — бабушка взяла у тебя деньги и расплатилась с помощниками не так щедро, как хотела ты.
— У-у какая… — как бы по-детски обиделся один из них.
— Ребята, фонари-то выключите, день-деньской на дворе, — дала в ответ ЦУ бабуля, — как раз сэкономите на бутылку… — и, не обращая внимания на возражения толстяков, обратилась к тебе: — Ну что, внученька, пойдем… Я уж сегодня у тебя переночую.
— Бабулечка, родненькая, пойдем домой! Я тебя больше никуда не отпущу… — и ты повела ее домой, не обходя вяло цепляющийся за одежду репейник.
— У-у, какая бабуля, — со старомодной интонацией протянул один из пивоваренных сторожей, явно зауважав деятельную «гостью из прошлого».
Избоченившиеся фонари, несвоевременно погашенные пивными толстяками, подслеповато проследили за тобой, удалявшейся с бабушкой. Под их покровительством осталась настрадавшаяся Окушка в ряду нескольких легковушек с расквашенными мордашками. Им, фонарям, в принципе было все равно, что на аккуратном задике Окушки — ученическое «У». А вот ты чувствовала себя провинившейся ученицей. Самозабвенно вдыхала своим резным носиком старческий дух бабулькиной одежонки и думала о Сашке-омоновце, оказавшемся совсем и не тупорылым, а отличным парнем.
Над истоптанным репейником и взрытой чернью пустыря выстилался весенний, почти без химдыма, ветер.
Пермь
Четверо в лифте, не считая мяса
Утробный скрежет искалеченных шестерен и нервных тросов вырвался из лифтовой шахты и огласил весь подъезд. Лифт застрял, не дотянув до безнадежного десятого этажа. Все четверо, находившихся в лифте, зависли в братском гробовом молчании на двадцатиметровой высоте. И в разной мере испугались, физически ощутив под ногами зияющую бездну.
— Почему вы решили, что двадцать метров? — попытался усомниться скромный чиновник Федор Лукич, оказавшийся в этом лифте и в этом доме по любовной нужде.
— Это не я решил, — огрызнулся мастер из профтехучилища, тайно ненавидевший многоэтажки. — Мать их за ногу, понастроили скворечников, братских могил, — выплеснул он яд злости за свою «детскую болезнь» высоты.
Когда-то он сам работал на стройке, сорвался с лесов, покалечился. Потом перешел в профтехучилище обучать шелупонь с городских окраин профессии каменщика. Сам, однако, старался выше второго этажа без нужды не забираться. Передавал практикантов бригадиру «на земле». А сейчас вот приходится жить бобылем в съемной квартире у скучной пенсионерки на десятом этаже.