Ветер противоречий [Сборник] | страница 15

Проникновенное лезвие топора ослепительно сияло на солнце. И обух тоже был вполне боевым железом. Максимыч потянулся к инструменту, топорище удобно легло в его широкую ладонь.

— Эх-х-х!.. Будет тебе, твою шакалью мать, и мой сын, и участок с фундаментом, и — по самую сурепку!..

Евфрат, по-звериному учуяв неладное, метнулся в сторону. Топор с угрожающим фырчаньем пролетел мимо, звонко ударился о фундамент, высекая из еще сырого бетона сноп искр.

— Ах ты шакал! — Максимыч начал месить желтоглазого ногами.

Бил он Евфрата до изнеможения, тот пытался подняться, кричал: «Лежачего не бьют!» Но нападавшему было не до джентльменских правил. Евфрат затих. Кроме нечеловеческой усталости, Максимыч, казалось, ничего не чувствовал и не соображал. Автоматически вскочил в самосвал. Неуклюжая машина с грохотом рванула с места. Куда? За Невольку! Нужно срочно вырвать оттуда Николашку, а не то пацану конец. Максимыч был уверен, что желтоглазого он убил. Теперь только бы хватило бензина, только бы хватило!

Доски опалубки метались по всему кузову, как хуторские старшеклассницы в поисках счастья. Чушь какая-то: старшеклассницы, счастье… По размытой дамбе теперь не проехать. Срезая крюк, машина понеслась прямо по пшеничному полю. Перезревшее зерно шрапнелью разлеталось от движения новоявленного «степного корабля». Максимычу прямо за лобовым стеклом грезились бурты превшей на колхозном току пшеницы… Наконец, самосвал выскочил на укатанную проселочную дорогу. Теперь — вверх по Невольке до первого моста. Но он оказался малонадежным. Сухорукие перила безвольно зависли над водой.

— Господи, пронеси! Господи, пронеси… — неумело молился задубелый атеист.

Господь пронес. Теперь прямо по степи, туда, где виднеется отара овец. Животные перетекали по склону, как ртуть, оставаясь, впрочем, неделимым серым сгустком. Размеренно бредший за отарой рыжебородый чабан, встревоженный мчавшимся навстречу самосвалом, вскочил на рядом пасшуюся лошадь и стал опасливо приближаться — в сопровождении двух волкодавов. Максимыч тормознул машину, дружелюбно поздоровался, спросил, как лучше проехать в селение, к Евфрату.

— Вон опалубку ему везу. Сказал, чтоб срочно доставил…

— Опалубку, говоришь? — рыжебородый привстал на стременах, заглянул в кузов.

Там, действительно, ничего, кроме досок, не было. В кабине — тоже. Чабан взял театральный бинокль, болтавшийся у него на груди, осмотрел округу.

— Ну, если опалубку, тогда направо и вверх, четвертый дом на центральной улице.