И Юлия мечтала…
Впрочем, Вильгельм (надо отдать ему справедливость) всячески старался разнообразить удовольствия, происходящие из чистых источников. У него была своя парусная лодка, которая торжественно прозывалась «Яхта Joya», и в хорошую погоду он катал в ней Юлию с матерью и сам садился к рулю. При парусах были также и гребцы; он их одевал голландскими матросами, сам надевал светлую блузу, перепоясанную черным лаковым кушаком; фетровая шляпа с широкими полями заменялась соломенной, и он командовал маневрами по-голландски. Юлию забавляли эти прогулки; этот костюм шел к Вонненштерну… и в новой обстановке он являлся ей в новом свете. К тому же и берега Гапсаля, и его окрестности, хотя не слишком живописны, но миловидны: город весь расположен на полуострове; с трех сторон окружает его море; в полуверсте от него, параллельно с большой дорогой, чернеется сосновый лес, носящий название «Паралена»: туда съезжаются из Гапсаля для пикников. Направо, шагах в пятидесяти от пристани, берег узким мысом входит в море, и тут стоит уединенная, полуразвалившаяся башня; далее, липовый лесок, а вдали белелся тогда большой дом Вонненштернов… Со всех сторон видны зеленые берега островов, к которым за мелководьем не подъезжают. Более часу потребно было на условленный круг морского катанья, после чего яхта опять направлялась к пристани.
Мы сейчас упомянули о Паралене и о пикниках в этой роще. На одном из этих пикников должна была решиться судьба нашей героини. Эти пикники делались по подписке, и для того выбиралось известное уже и очень удобное место в лесу, и освещалось цветными фонарями. Это была широкая луговина, посреди которой стояла корчма. Налево была выстроена белая, круглая беседка и находилась кегельная игра. Трава на этом месте была так утоптана, что представляла вид зеленого паркета… Тут, около беседки, помещалась музыка и собиралось танцующее общество.
В конце июля затеяли опять подобный пикник, последний и самый блестящий этого сезона. Юлия оделась вся в белое; Вонненштерн привез ей букет из белых роз и, подсаживая ее в коляску, шепнул ей: «Вы одеты как невеста», – и глубоко вздохнул…
Дорогой Юлия была задумчива; она чувствовала приближение роковой минуты решения, и теперь ее смутно тревожило сомнение… Она старалась дать себе отчет, какого рода чувство привлекает ее к Вильгельму? И не могла… Он ей нравился, она беспрестанно о нем думала, но не так, например, чтобы заботиться о его отсутствии, когда он опаздывал; мысли о нем принимали у нее какую-то картинную форму: она видела себя с ним в будущем, рисовала себе картину их счастья, и всегда в поэтической обстановке… случалось иногда, что увлекаясь своими мечтами о будущем, она забывала о нем в настоящем… Бывало он тут войдет потихоньку, остановится перед ней, и долго любуется ее мечтательной позой; заметив его, она ему обрадуется, но ей делается сначала как бы неловко, как будто ее с толку сбили; продолжать начатую мечту наяву становилось невозможно, а возврат к настоящему, к действительности, не мог совершиться так скоро… Это странное ощущение повторялось довольно часто, но Юлия приписывала эту неловкость неопределенным отношениям, бывшим между ними. «Когда мы будем помолвлены, – думала она, – когда отец мой даст свое согласие, – а он верно его даст, Вильгельм ему понравится, – тогда будет совсем другое», – и Юлия опять замечталась…
