и в этом вся сила. Чем же автор определяет его педантизм? Тем, что он, быв природным англичанином, беспрестанно, однако ж, употребляет в разговоре длинные слова, противные духу английского языка. Почему и прозвали его
длиннохвостым. Видите ли, речь идет исключительно о
длинных словах. Но такие слова – не диковинка дли русских читателей. Можете употреблять их сколько угодно в разговоре или на письме, и вы все-таки ни для кого не покажетесь педантом. Как же теперь, по мысли автора, познакомить русских читателей с достопочтенным мистером Бинни? Передавать разговор его буквально – значит уничтожить весь колорит и вовсе не сказать того, что имел в виду автор. К счастью, мистер Бинни большой латинист и любит выражаться высоким слогом. Вот это – педантизм и по-русски. На этом основании я заставляю мистера Бинни произнести перед своими учениками следующую речь:
Возвращаясь вчера ночью с учено-литературного вечера у превосходнейшего друга моего, доктора Больдерса – это великий археолог, милостивые государи, прошу вас заметить, – я вдруг, ex improvise[11] или, правильнее, ex abrupto[12] должен был, проходя по Россель-скверу, обратить внимание на то, что окна в истинно джентльменских чертогах вашего высокочтимого и глубокоуважаемого мною деда (обращение к маленькому Осборну) были иллюминованы великолепно, как будто для некоего торжества или, правильнее, пиршества. Итак, мастер Джордж, справедлива ли моя ипотеза, что мистер Осборн принимал в своем палацце великолепное общество гостей, magnificentissimam spirituum, ingeniorumque societatem?.[13] («Отеч. записки», т. LXXII, стр. 328).
Всех латинских слов и некоторых эпитетов, прибавленных к отдельным словам, нет в оригинале; но я смею думать, что без этих прибавок было бы невозможно выразить по-русски основную идею Теккерея. Если мистер Бинни в оригинале не произносит здесь латинских фраз, зато он щеголяет ими в других подобных случаях, а это все равно. И если читатель согласится, что тут выражена идея педантизма, то переводчик вправе надеяться, что цель его достигнута.
Еще случай. В VI главе третьей части «Базара» идет аукционная распродажа вещей старика Джона Седли. Автор по этому поводу задумывается над непостоянством судьбы, и я заставляю его говорить таким образом:
Умер милорд Лукулл, и бренные его останки покоятся в могильном склепе: монументальный художник вырезывает на памятнике эпитафию с правдивым исчислением добродетелей покойника и красноречивым изображением скорби в душе наследника, владельца всех его сокровищ. Какой гость за столом Лукулла может теперь без сердечного сокрушения проходить мимо этого знакомого дома?
