Мы вздохнули свободней, когда выехали за город. С горы веяло ароматным чистым воздухом. Дорога начала подниматься вверх. Вместо камня под колесами затрещала лава.
– В шесть аршин толщины одна лава! – объяснял нам проводник.
Потянулись виноградники. Лозы дали свежие побеги.
На виноградниках кипели работы: подвязывали стволы к деревянным палкам, подчищали, срезали. Мы подъехали к какому-то домику, стоявшему при дороге. Кучер остановил лошадь, проводник соскочил с козел.
– Пожалуйте слезать!
– Зачем слезать? – одновременно спросили мы.
– Приехали. Дальше на «petites cheveaux»!
– Да ведь мы не проехали и четверти пути!
– Дальше в экипаже нельзя.
– Делать нечего, вылезаем из экипажа.
– Где же ваши «petites chevеaux»?
– Вот они!
Мы обернулись и увидели двух маленьких, понуро стоящих ослов.
– Но какие же это «petites chevеaux», – с отчаянием воскликнули мы, – ведь это же обыкновенные ослы!
– У нас их так зовут, – невозмутимо ответил проводник. – Да и чем не «chevaux»? Что только длинные уши, так это же ничему не мешает!
– Но ведь они будут медленно везти?
– Конечно, это только «petites chevеaux»!
– Мы же так и называем. А хотите настоящих «chevеaux» – у нас есть и такие, только это будет стоить на каждую лошадь лишних по пяти лир.
Сторговались. Пока запрягали настоящих chevеaux, проводник пригласил нас в комнату. Там нас ожидала хозяйка. Не успели мы войти, как она раскупорила бутылку вина и налила в стаканы.
– Lacrima Christi!
Отказаться было нельзя.
Это гостеприимство обошлось нам еще в четыре лиры.
Перед выходом из дома нам загородил дорогу мальчишка лет восьми, красавец с громадными черными глазами. Он совал нам в руки какие-то два прутика и что-то говорил.
– Это мой, – похвастался проводник, с гордостью указывая на мальчишку.
– Хлысты купить надо, лошадь подгонять, чтобы скорее бежала!
Сын, поощренный отцом, усиленно предлагал нам прутики. Отец недаром гордился им. Это будет достойный преемник! Прутики взяли. Еще одна лира, которую отец с жадностью вырвал из рук ребенка. У крыльца нас ждал кучер, привезший нас, и просил «на макароны». Это начинало нас раздражать.
– Дадим ему пятьдесят чентезимов! – сказал товарищ и протянул монету. Кучер поблагодарил и стал просить у меня; получил и, хитро улыбаясь, исчез в воротах белого домика.
Ну, кажется, все… Скорее бы на лошадей и в путь. Опять с многозначительной миной подходит проводник, и мы уже чувствуем, что это не к добру.
– Ну что еще?
– Вы сторговали двух лошадей?
