Над ней командовал один из вождей мятежа. С тех пор как он стал мужчиной, даже еще юношей, боролся он во имя восстания. То пером в газетах, брошюрах и книгах, то словом[,] брошенным на митинге со звонкой трибуны, то все существом, во главе уличной толпы, он целиком отдавался каждой вспышке, каждой мятежной попытке, каждому революционному упованию.
И само собой так вышло, что когда народ восстал, бросился к пушкам, зарядил ружья и воздвиг баррикады на жалких улицах предместий, он очутился на своем посту и, распоряжаясь военными действиями, взял на себя всю ответственность.
Теперь о сам делал то, о чем говорил, что провозглашал раньше.
Со всей напряженностью борца переживал он теперь то, что прежде апостольски проповедывал. Среди нерешительных и несмотря на внешнюю бурность слов и жестов колеблющихся, среди увлеченных и увлекающихся, а втайне испуганных тем, что приходилось отдаться могучим волнам народного моря, он был из тех, кто сознательно, твердой рукой бросил на весы жизнь и смерть и до конца решился исполнить свой жребий, каков бы он ни был.
Ему не было нужды обещать себе идти до конца каждого начинания, с которым он связал себя словом или поступками. Он просто брался за дело без лишней похвальбы, но и без малодушия или задора. В голове этого повстанца уживались рядом горячий энтузиазм и холодный рассудок. Бурный и ясный, упорный и мудрый, он, точно главнокомандующий, рисковал всем и в то же время обеспечивал себе отступление. В уличных стычках он отступал всегда последним, подобно капитану, который тоже последним покидает свой корабль и только тогда садится в убегающую в открытое море шлюпку, когда вся надежда потеряна, а уцелевшие уже находятся в безопасности.
В течение двух месяцев, пока гражданская война шумела и гудела по городу, особенно в течение последней недели, когда вошли войска и пришлось защищать революционные кварталы, улицу за улицей, дом за домом, под сильным ружейным огнем, под дождем тяжелых гранах, среди грубого вторжения ядер, в одно мгновенье пробивавших баррикады, – за это время вождь познал все переживания борьбы, все надежды боя, всё отчаяние поражение.
Квартал за кварталом, отступая перед врагом, под шум канонады, в красном огне пожаров, с минутами затишья, когда доносился далекий отрывистый залп быстрых расстрелов, вождь уже ясно предвидел судьбу товарищей и свою. Но всё же он оставался невозмутим, предусмотрителен и деятелен, как будто победа еще могла придти.
