Дорога идёт в гору. С высоты, на большом расстоянии Алга выглядит игрушечной деревенькой, с серыми домами, которые согнал, сгрудил в одну кучу могучий ветер посередине степи. Девочка ни разу не видела настоящего моря, но сейчас она знает, какое оно, — не синее как в книжках, а зелёное с бурым и желтоватым оттенком, спокойное и широкое, как древняя аларская степь. И кажется ей: далёкий батор Алаир шлёт ей свои последние слова: «Дети — спасители и продолжатели рода, дети — сила, радость и надежда семьи, и никто не умирает, не исчезает бесследно, пока его родные и близкие живут на земле».
Раньше у бурят счастье складывалось из семидесяти семи частей:
чтобы у каждого детей было побольше,
чтобы всегда огонь в юрте горел,
чтобы люди обиды не знали,
чтобы старики жили до глубокой старости,
чтобы человек не умирал, пока его родные живут…
Нилка смелеет:
— Мама, а бабушка говорит: «Баирка будет жить, пока мы помним его».
Мать поворачивается к ней, в её измученном взгляде появляется благодарность. Она обнимает дочь и крепко прижимает к себе.
Глухо гремит колокольчик-шаркунец, слышится щёлканье бича, летит пыль из-под копыт бегущего коня, Нилкино сердце стучит часто-часто, словно оно само радуется за свою понятливую хозяйку и торопится, скачет…
Нилка слышит его гулкие удары и беззвучно шепчет одними губами:
— Я приеду к тебе, бабушка…
— Я помню тебя, Уяна…
— Я еду, спешу в город, батор Алаир.