Пока Ковылякин заканчивал рассказывать предысторию встречи со мной в подъезде, у меня на языке завертелся вопрос: откуда Ковылякин узнал мой адрес? Ведь при нашей первой и единственной встрече я Ковылякину визитку с адресом не оставлял. Глебу оставлял, Ковылякину и Хребтолому – нет. Я подумал, что Ковылякин чего-то не договаривает.
Хорошо, что я задал завертевшийся на языке вопрос без обиняков и почти сразу, как вопрос появился. А то начал бы прикручивать версию к версии, в итоге оказалось бы, что всё проще пареной мыши, а я уже разошёлся, а меня уже понесло.
Всё оказалось таки проще накладных ногтей. Когда Ковылякин решил настучать мне по голове, то вспомнил, что не знает, где я живу. Глеб напомнил, что накануне, перед тем, Вадик позвонил с мобильника Глеба мне, чтобы я проведал Самуилыча, Вадик сказал, что я живу рядом, сосед по подъезду. Так вопрос с моим адресом и решился. О моей визитке в своём портмоне Глеб, похоже, и не вспомнил.
А дальше – дело техники. Ковылякин решил подождать меня в подъезде с монтировкой в руках. Когда Ковылякин приехал ко мне, то увидел, что мой джипчик стоит у дома, значит, я не в отъезде. Когда я спросил: “А если бы я не вышел из дому до утра?”, Ковылякин сказал, что о таких мелочах тогда не думал.
Не подумал Ковылякин и о том, что решил рихтовать мою голову средь бела дня, когда народу на улице полно и Ковылякина могли опознать соседи. Отсутствие осторожности Ковылякин списал на чересчур убойную “травку бесстрашия”, что застрочил в последний “косяк для храбрости”. Ну что с травокура возьмёшь? Ведь человеку, которому мозги заменяет дым конопли, думать нечем.
На закуску я оставил то, за чем, собственно, и приехал: спросил Ковылякина, не хочет ли тот покаяться во лжи, да походя рассказать мне правду о Вадике. Я уточнил, что меня интересует не та липовая правда, которую Ковылякин и иже с ним втёрли следователю казённому, а та правда, которая зовётся правдой, которая только и может быть правдой. Взамен я пообещал Ковылякину, что за заказ меня орлам со “Стрелки” и за нападение в подъезде я Ковылякина стражам не сдам.
Ковылякин без тени беспокойства заявил, что доказать я не смогу ни “Стрелку”, ни подъезд. Тогда я картинным жестом извлёк из кармана мобильник, пощёлкал клавишами, велел диктофону запись прекратить, а плееру проиграть то, что записал диктофон. Плеер проиграл запись ковылякинских признаний.
Ковылякин улыбнулся, сказал, что хотел бы посмотреть, как судья примет мою запись в качестве доказательства с учётом того, что на записи кроме признаний есть и ковылякинские вопли, и звуки затрещин, которые я Ковылякину отвешивал. Ковылякин добавил, что как бы моя запись не посадила вместо Ковылякина меня, даже если я запись подредактирую, и лишние звуки из записи вырежу.
