Книжник [The Scribe] | страница 41

— Я доверяю тебе, Варнава. Если ты говоришь, что Савл из Тарса верит, что Иисус — Мессия, видимо, так оно и есть.

Когда человек, которого я надеялся никогда в жизни больше не видеть, предстал перед советом, я подумал: а так ли уж он изменился? Он больше не носил наряд фарисея, но глаза были те же — темные, горящие, лицо — искажено напряжением. Он обвел комнату пристальным взглядом, встречаясь глазами с каждым из присутствующих. Когда взгляд его уперся в меня, он нахмурился. Пытался вспомнить, где видел меня раньше. Как только ему удалось это, я тотчас же понял.

Савл залился краской. Глаза его наполнились слезами, что повергло меня и великое изумление. Но тут он удивил меня еще больше.

— Прошу, прости меня, — с болью вымолвил он.

Не ждал я, что он вообще когда–нибудь заведет речь о той ночи, и меньше всего — перед этими людьми.

Именно его полный стыда взгляд убедил меня окончательно.

— Мне следовало бы простить тебя давным–давно. — Я встал с места и шагнул к нему. — Приветствуем тебя, Савл из Тарса.

Савл недолго задержался в Иерусалиме. Горячность его навлекла на него беду — в лице грекоязычных иудеев, оказавшихся не в состоянии его переспорить. Варнава опасался за него.

— Они уже не раз пытались тебя убить. Если ты здесь останешься, им, в конце концов, это удастся.

— Умру — значит, на то Божья воля. — Он переменил веру, но нрав остался тем же.

— Божья воля или твое упрямство? — спросил я.

И снова заговорил Варнава.

— Не стоит искушать Господа.

Лицо Савла окаменело:

— Вы меня не понимаете!

— Да? — Я выдержал его пылающий взгляд. — А как, по–твоему, это называется, когда сам суешь голову прямо в пасть льву? — По–видимому, мы всегда слепы по отношению к собственным слабостям, зато быстро подмечаем их в других.

Мы отправили его в Кесарию и там посадили на корабль, который следовал в Тарс.

Апостолы то уходили, то возвращались, проповедовали в разных краях. Братья Иисуса и мы с Прохором, Никанором, Парменом и Николаем оставались в Иерусалиме, служа пастве, которую так стремились погубить Каиафа, Анна и иже с ними. Каждый день давался нелегко: приходилось ободрять упавших духом, наставлять новичков в вере, помогать изгнанным из дома. Милостью Божьей никто не оставался без крова и пропитания.

Иногда я с тоской вспоминал первые месяцы после Пятидесятницы, когда христиане открыто собирались в Храме и по домам — по всему городу. Вместе ели, вместе пели, жадно внимали учению апостолов. Радость переполняла сердца и рвалась наружу. Любовь наша друг к другу была очевидна всем окружающим. Даже те, кто не признавал Иисуса Господом и Спасителем, были о нас хорошего мнения! Конечно, не Каиафа. И не предводители религиозных партий, видевшие в Иисусе угрозу своей власти над народом. Я не бежал от страданий, но и не искал их. Я видел Иисуса на кресте. И спустя несколько дней — видел живым. Я не сомневался — Он Сын Божий, Мессия, Спаситель и Господь. Ах, если бы только весь Израиль принял Его!