Казак сумел проехать до середины тропы, когда из сухостоя выпрыгнул одетый в рваный бешмет абрек и почти не целясь выстрелил в него из ружья. Панкрат едва успел спрятаться за холкой коня, в следующее мгновение он ударил лошадь каблуками под брюхо, на ходу вырывая шашку. Разбойник шмыгнул было снова в заросли, но конец клинка глубоко вспорол ему спину. Заваливаясь на тростниковую подстилку, абрек оскалил крепкие зубы, осыпая врага беззвучными проклятиями. Панкрат завертелся на месте, он знал по опыту, что чеченские бандиты по одному не ходят, значит, где–то прятались остальные. Вокруг ничего не указывало на присутствие людей, но ощущалось, что это обстоятельство обманчиво. Жестяной шорох прожаренного за лето камышового сухостоя нагнетал чувство тревоги, она заполняла грудь, призывая немедленно покинуть это место. Хотелось крикнуть оставшимся на границе с зарослями подчиненным, чтобы они поворачивали обратно. И вдруг Панкрат отчетливо понял, что его занесло в самый центр разбойничьей засады. По телу прокатился холодок от мысли, что секретчиков, скорее всего, в живых уже нет, их или неслышно сняли кинжалами, или накинули на шеи волосяные удавки и пустили тела по течению. Одного он не знал, почему разбойник выстрелил в него из ружья, глупым поступком привлекая к себе внимание. Лишь много позже выяснил, что чеченцы боялись сходиться с ним в поединках, считая его самым искусным воином на всей Кавказской линии. А сейчас он думал о том, что абреки решили, если они обезглавят отряд, то победа полностью будет принадлежать им. Отчасти так оно и было на самом деле.
К сожалению, планы противника оказались куда коварнее. Пока Панкрат крутился на месте в поисках врага, отряд сорвался на выручку его самого, и это стало непростительной ошибкой всех без исключения.
— Назад, назад! — закричал хорунжий, предвидя, какой конец ожидает станичников. — Стай–ять, твою дивизию…
Но было уже поздно, как только верховые ворвались в заросли камыша, с разных сторон по ним ударили залпы из винтовок и пистолетов, в ответ прозвучало лишь несколько суматошных выстрелов. Старые воины и малолетки падали с седел перезрелыми грушами, обезумевшие от грохота и свиста пуль лошади тащили за собой хозяев, не успевших выдернуть ноги из стремян. Впервые Панкрат наблюдал свое воинство в таком беззащитном состоянии, он готов был зубами вцепиться во врага, которого надежно укрывали длинные полые стебли, отзывавшиеся костяным стуком на каждое проявление загнанной в угол тишины. На какое–то мгновение сознание у него прояснилось, он бросил дикий взгляд на остатки отряда, заметил вдруг повисшего на холке лошади Захара и сорвался ему навстречу:
