И в третьем письме (тоже о «Войне и мире»): «Прочел также роман Толстого и почувствовал... Этак нельзя, нельзя, нельзя».
Даже многоточие поставил после «почувствовал»: просто нельзя сказать, что почувствовал!
Позднее, правда, Тургенев совершенно изменил мнение. Остался при своем Чернышевский. Он тому же Тургеневу писал: «Вы должны знать, что по натуре своего таланта и другим качествам вы не можете написать вещи, которая не была бы выше всего, что пишется другими, не исключая и вашего протеже Толстого, который будет писать пошлости и глупости, если не бросит своей манеры коваться в дрязгах и не перестанет быть мальчишкой по взгляду на жизнь».
Дальше и здесь следует строка точек. Верно, о «протеже» было сказано еще получше.
Все трое, однако, были очень выдающиеся люди — суд современников.
Еще много тягостнее то, что не они, а разные другие писатели, бывшие друзья и в печати восхищавшиеся друг другом, писали друг о друге в частных письмах, позднее появлявшихся в журналах. Это явление неизменное и вечное. Герцогиня Брачиано, вечно обманывавшая мужа и тщательно это от него скрывавшая, говорила о нем друзьям: «Он будет очень удивлен на Страшном Суде».
О Пушкине же писали еще и не то. Он считается «баловнем судьбы»: его высоко оценили после первых же его произведении. Ему было восемнадцать лет, когда Вяземский (умница и знаток) написал Жуковскому: «Стихи чертенка-племянника чудесно хороши. Этот бешеный сорванец нас всех заест, нас и отцов наших». Почти дословно то же самое говорил Писемский о Толстом после «Севастопольских рассказов»: «Этот офицеришка всех нас заклюет, хоть бросай перо!» На таких предсказаниях отдыхаешь душой, но они очень редки. Я когда-то читал в старых журналах, что писали о Пушкине при его жизни! Иногда просто издевались. Когда не хотели называть по имени, писали о поэте Мортирине.
Порою знаки внимания бывали ему более тягостны, чем грубая брань. Он сам пишет: «Общество любителей поступило со мной так, что никаким образом я не могу быть с ним в сношении. Оно выбрало меня в свои члены вместе с Булгариным... Читаю в газете Шаликова: «Александр Сергеевич и Фаддей Венедиктович, сии два корифея нашей словесности, удостоены» и Т.д. Воля ваша: это пощечина».
Самого лучшего он, « счастью, не узнал. Мало кто знает это и теперь. Один выдающийся государственный деятель того времени говорил о нем, что он «шпион и провокатор».
