Поющие золотые птицы[рассказы, сказки и притчи о хасидах] | страница 67
Раби являл собой воплощение многих достоинств, был беспощадно строг с самому себе, да и ближним своим спуску не давал. Две добродетели ставил он в первую голову: это скромность и благотворительность. «И пропитание, и платье, и жилище — все, что есть у нас — все это из кармана хасидской общины. Ни я ни семья моя не имеем права тратить и гроша лишнего: ведь это общественные средства. Только так слуги общества удержат доверие своих поручителей», — говорил раби Барух, не опасаясь показаться отстающим от века в глазах самых чутких к переменам хасидов. И, как говорил, так и поступал, утверждая скромность — первую важную добродетель. Вторая добродетель, благотворительность, в аргументах не нуждалась вовсе. Не голова, а сострадательное и бескорыстное сердце подвигали цадика на помощь слабым и бедным. «Добродетель — мое орудие, которое никто не в силах у меня отнять», — думает раби.
Внук раби Баруха — жених, обручен с девицей из богатой семьи. Он надеется, что хорошее приданое за невестой станет началом его пути к большому богатству. Золото множит золото. Деньгам надо дать ход.
Как–то раби Барух призвал к себе внука, чтобы спросить, в каком бейт–мидраше собирается тот продолжать учить Тору после женитьбы и какие Святые книги мечтает получить от деда в подарок на свадьбу. Погруженный с головой в приятные хлопоты и упоенный сладостными грезами о медовом месяце, жених и будущий богач явился на зов, забыв сменить новый богатый вышитый капот на старый поношенный. Вошел к деду, спохватился, да уж поздно было. Вид неуместной роскоши опрокинул радостный настрой цадика.
— Каково твое приданое, дражайший мой внук, — сердито задал раби совсем не тот вопрос, который приготовил заранее.
— Тысяча золотых, — прозвучал унылый ответ.
— И какое же употребление деньгам думаете вы дать, ты и твой отец?
— Мы решили, что я вложу эти деньги в торговлю мануфактурой моего дяди, матушкиного брата, — ответил внук, предчувствуя дурное.
Раби Барух не любил брата своей снохи — гордеца, щеголя и скупца, который гроша нищему не подаст.
— Слушай меня внимательно, юнец, — сказал совершенно раздосадованный раби, — слушай, что говорит тебе твой дед, всей общиной почитаемый цадик. Где поклоняются богатству, там презирают все честное. Деньги потрать на помощь неимущим. А войдешь в долю к корыстолюбивому дядюшке своему — пропадет капитал. Да и пора, тебе, наконец, богоугодные дела вершить! А сейчас ступай, жених! — Сказал сердито цадик и уткнул нос в книгу, давая понять, что беседа окончена. «Воспитание тяжелее каторжных работ», — подумал он.