Полуденные песни тритонов[книга меморуингов] | страница 64

В кармане находится странной формы консервный ключ, я достаю его и думаю, с чего бы начать, какую банку открыть первой.

Вот эту?

Раньше в таких продавали сайру, бланшированную в масле.

Или морскую капусту — всегда любил ее запах, но терпеть не мог вкус.

Да и запах был предпочтительнее тот, что на берегу, когда идешь по самой кромке песка, почти по воде, и разгребаешь ногами перепутанные, толстые водоросли буровато–коричневого цвета.

Запах соли, йода и еще чего–то очень резкого, будто к носу поднесли флакончик с нашатырным спиртом.

Со мной такое было когда–то, принес в класс бутылек с эфиром, думая усыпить зачем–то соседку, но вдохнул сдуру сам и рухнул на парту. Очнулся от того, что мозги выдирались наружу и выпадывали, чуть ли не квакали глаза — это школьный врач дала подышать нашатырем.

Голова кружилась и хотелось лечь на пол, свернуться безмозглым комочком, изменить окрас, стать невидимым.

Если поднести эту банку к уху, то можно расслышать, как в ней отдаленно что–то гремит.

Приноравливаюсь и начинаю вскрывать.

Вместо сайры, бланшированной в масле или морской капусты, из банки выезжает трамвай.

ШЕЛ Я ПО УЛИЦЕ НЕЗНАКОМОЙ И ВДРУГ УСЛЫШАЛ ВОРОНИЙ ГРАЙ…

Улица знакомая, самый центр города. Следующая остановка — «Оперный театр».

Слева сейчас покажется памятник революционеру Свердлову, постамент которого на моей памяти так часто заливали краской, видимо — за все хорошее, что он сделал людям.

Еще левее должен быть университет, в котором я когда–то учился.

Пять лет + еще один, если считать академку.

Академический отпуск.

Диагноз: маниакально–депрессивный синдром с реактивным неврозом.

Давно это было…

Содержимое банки явно относится к более поздним временам, хотя это еще та страна, Советский Союз — вон болтается на ветру обветшалое красное знамя.

Почему эта банка хранится здесь, на складе?

Оглядываюсь и соображаю: все дело вон в той дамочке, точнее — в ее шляпе.

Такое не забывается никогда.

Чуть ли не полметра в диаметре, с какой–то кружевной вуалеткой, все соседи по вагону смотрят на мадам, как на безумную.

Именно, что —

МАДАМ!

Ее явно считают здесь сумасшедшей, шляпа такая большая, что приходится держаться поодаль, вокруг дамочки, таким образом, образовывается пустое место, четко различимый заколдованный круг.

Мне пора выходит и ничего не остается, как пересечь его, пытаясь пронырнуть под шляпой. Она поворачивает голову в мою сторону и я вижу, что у нее нет лица.

Но трамвай уже закрывает двери и идет дальше.