На лифте мы поднялись на второй этаж. Страшно матюгаясь, Гоша уже накладывал электроды, чтобы снять электрокардиограмму, параллельно давая указания, какие анализы взять у больной, и куда вообще должен идти весь персонал отделения, вкупе с преподавателями того медучилища, которые их выпустили, поставив в аттестате «хор.» и «отл.».
Я тут с Гошей солидарен на все сто. Не в плане, конечно, места посыла, там не гигиенично, и полно микробов…, но вообще–то, большое количество их т а м, с лихвой компенсируется полной стерильностью мозгов нового выпуска медсестёр. Мной всё больше и больше овладевает, в последнее время, крамольная мысль — а не стоит ли нам набирать прямо с улицы крепеньких девчонок, как, говорят, паны когда–то, крестьянок на жатву набирали, да и учить их потихоньку прямо на месте? Эффект от учения, я уверен, будет гораздо большим, девки не потеряют год — полтора, может кто и девственность, а государство сэкономит энную сумму на содержание медучилища. Ну все равно ведь их там не учат! Смех и грех — приходит выпускница училища, да не куда–нибудь — в отделение реанимации, и уже на работе выясняется, что она не умеет пользоваться пилкой для открывания ампул и пипеткой. Сие есть не анекдот, а горькая правда. Из этого же выпуска, говорили, другая сестрица после указания наложить гипсовую повязку намотала сухой бинт человеку на руку, да так и отпустила, благо, что бедолагу успели вернуть с лестницы, а то позору было бы…. А если вдуматься за что? Не мы же их учим, вернее, не учим? Ещё вернее — мы то их как раз учим, других сестер нет, а работать надо. Та девчонка, что я пипеткой пользоваться учил, сейчас вон вены ширяет, глазам не моргнув, я могу газету на диване читать — она и без меня и астматический приступ снимет, и буйного угомонит. Но кто мне хоть копейку заплатил за преподавательскую деятельность, да и вообще, кто знает, что мы их тут учим, с нуля в с е м у? Учишь–то, ведь тоже как: у постели цедишь сквозь зубы, шепотком, чтобы больной не услышал или, не дай Бог, родственники. Бывает так — лежит себе дедушка, нафик никому не упал, а случись что — куда угодно дойдут, и потом ещё на всех перекрестках трубить будут, что его, горячо любимого, неграмотная сестра да врач–раздолбай в могилу свели, и плевать им на то, что у дедушки рак с метастазами во всё, окромя зубов, а сам он уже в гражданскую немолод был.
У нас–то, слава Богу, пока что работают старые кадры, выпестованные. Скоро, правда, наверное, повыходят замуж, тогда опять дадут новых, и опять мы будем им объяснять, что такое шприц. Пока же Наташка все умеет и знает, столик мне накрыла, не с коньяком, с катетером (ау, «Джонсон и Джонсон», ау «Браун — Мельзунген», где ваши одноразовые комплекты!), и я его быстренько под ключицу беременной загнал. Её, оказывается, Ангелиной зовут, даром, что с сережек позолота лезет, а от «золотого» же кольца на пальце зеленый след. Несмотря на то, что Ангелине лилось уже в две вены сразу, артериальное давление у неё по–прежнему не поднималось выше 80, и девчонка уже начала путаться и проваливаться, того и гляди зазевает.
