Принц Александр Гессенский и князь Болгарский запоздали, замешкался сам император, и взрыв рухнул в пустой столовой.
До самого утра под солдатскими шинелями выносили на двор мертвецов Финляндского полка.
А утром Петербург показался снова.
Метель легла. Только на Неве курились метельные караваны, сметая с темных льдов снег.
Багрово блеснули в морозном дыму седые купола Исаакия. Румяный иней заискрился на колоннадах, а снег на чугунных решетках стал светел и пушист. И лица прохожих чисто светились под пушистым сводом дерев.
От Гавани тот же мальчишка скакал на пристяжной к Михайловской площади. Скалил зубы, кричал вознице. В звоне и тряске мальчишка сам не слышал своего веселого крика. Теперь было видно, что на его багровой щеке выеден морозом синий пятак.
Утром розовато-синими шапками, не тая, стоял в студеном небе дым. У мелочных лавок пахло горячим хлебом. Столица, заиндевелая медь, багряные граниты, румяные колоннады, снова ясно звенела, скрипела, блистала…
Утром светло и прекрасно морозной анфиладой снова поднялся из сияющих снегов Петербург, столица, Империя, Россия…
Мы жили через Неву, на набережной Васильевского острова.
Из наших окон были видны темные громады Зимнего дворца и, прижимая лицо к стеклу, часами я мог смотреть, как меркнут в метели его громады, как зыбятся, как исчезают в бездне вьюги. В детстве моем я не раз слышал рассказ о взрыве в Зимнем дворце.
И каждое Рождество мой отец заказывал панихиду по рядовым лейб-гвардии Финляндского полка. Мой отец тоже служил в том полку. А день ангела часового, товарища моего отца, приходился на Рождество.
– Тогда тебя еще не было на свете, – рассказывал мне отец. – В ту ночь на дворцовый караул надо было идти мне. Меня всегда ставили у дверей в столовую императора. Но твоя мать сильно хворала, и меня отпустили из казармы. Меня заменил товарищ. Он погиб при взрыве.
Отец водил меня на Смоленское кладбище к гранитной пирамиде с уральскими камнями, с чугунными ружьями, барабанами, кепи, к гранитной пирамиде солдат лейб-гвардии Финляндского полка, погибших при взрыве в Зимнем дворце. На граните золотыми литерами были выбиты их имена.
Но теперь я не помню имени товарища моего отца, и я не знаю, что с пирамидой на Смоленском кладбище…
Точно смотрю я, прижимая к холодному стеклу лоб, а в глазах колыхает метель.
