Ветеран узнал императора и, трясясь от стужи, стал во фрунт.
– Не могу знать, Ваше Величество.
– Опоздать на развод, – гневно сказал император, утирая платком обмерзлое лицо. – Так повернуть же все команды с дороги, и с командирами – под арест.
Один ветеран на деревяшке слушал команду императора. Старик глотнул ледяного воздуха и сказал:
– Слушаю, Ваше Величество. Токмо дозвольте мне доложить. До развода еще далече. Чай, еще спит твое солдатство и гвардея. Когда полная нощь и вовсе не светало, как быть разводу, Ваше Величество?
Ветеран сгреб ледяшки с жесткой щетины.
– Сказываю, солдатство спит, этакая темень да стужа, а тебе, Ваше Величество, развод… Не может быть развода в неположенный час, когда ночь.
– Разве ночь? Мои часы били семь, – сказал император.
– Обманули тебя, Ваше Величество, твои часы. За полунощью всего третий час, а тебе развод…
– Старик, старик, – рассмеялся император, кинул на костлявые плечи солдата свою гвардейскую шинель, обернул и закутал его, как ребенка. – Старик, обрадовал ты меня, ступай, брат, ступай да согрейся…
Еще не светало, но как будто стронулась и посерела ледяная ночь, когда император без шинели, в одном мундире, закиданном снегом, вернулся в Зимний дворец.
Горой ледяного серебра светилась его кавалергардская каска, и на его баках, вдоль продолговатых щек, еще не оттаял иней, когда он вошел в дворцовую кордегардию с теми часами в руках, о которых рассказывали вы.
Горели свечи в шандалах, но было темно в громадном покое. Офицеры вспрянули с кожаных диванов, быстро оправляя мундиры, перевязи, коки. В дворцовом карауле в ту ночь был лейб-гвардии Семеновский полк.
Гвардия замерла пред своим императором.
– Господа, – сказал государь, и его голос показался всем необычайно глухим и печальным. – Нынче в ночь мне было суждено испытать странное происшествие… Я вышел из дворца, и мне почудилось, что исчезла моя гвардия, вымерла столица, опустела вся империя… Вот и виновник, господа. Еще была глубокая ночь, а они пробили мне утро… Я забросил их ключ, их не заведут никогда. Я отдаю вам, господа, часы под вечный арест…
Государь поставил часы на камин, поклонился всем с необычайно печальной улыбкой и вышел. Все молча смотрели на часы. Скоро замерли, отдаляясь, шаги императора…
Ваш рассказ о часах на камине кордегардии и о ночном видении императора показался мне дальним звоном тимпанов и замолкающими шагами, которые никогда не вернутся.
И, слушая вас, я подумал о себе, о мальчике с полным и светлым лицом, в гимназической шинели, который бежал с другими мальчиками по Морской улице перед тяжко бряцающим солдатским строем.
