Его ободрительно хлопали по плечам, для него нашелся глоток горячего вина, ему совали потертые фляжки, но солдат сидел не шевелясь. На ночь кто-то бросил к босым ногам пленного гвардейца войлочный подседельник. Солдат не тронул его.
А на рассвете кто-то встал, трясясь от холода, чтобы подбросить в заглохший костер фургонных досок. Он толкнул пленного. Тот повалился на бок, шинель сползла и открылся синеватый живот, груда вывалившихся кишок. Русский, которого нашли в холодной бане, был ранен в живот, вот почему он прижимал двумя руками шинель.
Он отошел еще до света.
За полночь каретник перешагнул тачку с калекой и нищего-слепца, спавшего лицом к земле.
– Барин, пробудись, барин, – позвал каретник. Кошелев дремал, сидя на корточках, у монастырской стены.
– Я не сплю…
– Где ты есть? – каретник с силой потянул его за руку. – Барин, государь Александра Павлыч скончался…
– Нет, – содрогнулся Кошелев.
– Скончался. Пленных в ночь привели, сказывают, в Питере бунт. Мучитель в Питер вошедши… Горит… Наши сдались. Государь Александра Павлыч скончался.
– Нет, нет! Кто тебе сказал, нет!
– Народ на поле стоит, все сказывают. Скончался…
Толпу тяжело шевелило в темном поле, под монастырем. Кошелев не видел лиц, все глухо бормотало, отшатываясь, теснясь.
– Зимний дворец горит, – вскрикивал молодой голос, осекаясь от страха. – Питер приступом взят, Макдональда вошедши… Што слыхал, то говорю: Макдональда скрозь огонь проломила… Наши войска на площади выстроены. Государя ихний солдат зарезал. Подобрался в нашей шинели, с ножом. Войски сдались.
Костлявая старуха поднялась с сундука, ударила в грудь горстями и завыла пронзительно.
– Тише! – крикнул кто-то, упал на колени и сам завыл тонко и страшно:
– За-а-арезали.
Толпу отшатнуло, все побежали.
И всюду по полю в темени бежали люди, наталкиваясь друг на друга. У костров проснулись французы. Многие, застегивая на ходу мундиры, подходили к русским. Это ночное смятение и каркание раздражило солдат. Они стали гнать толпу прикладами и пряжками ремней дальше, в поле. Темное поле стенало подавленно.
А когда заполоскалась над Девичьим холодная заря, Кошелев увидел толпу на коленях: были подняты к востоку брадатые лица. Один старик в мерцающих очках, по виду купец, стоял пред толпой и суровым голосом читал молитву. Кошелев не разбирал слов, но тоже стал на колени.
Ему помог подняться каретник, они взялись за руки и так, рука об руку, пошли в поле.
В светающем воздухе тесными кучками, дымясь от пара, всюду толпился народ.
