Пален сильно хлестнул барабанщика по плечу лосиной перчаткой.
– Пошто молчишь, по-российски не разумеешь? Императору Александру – ура!
Пятясь, набирая воздуха в груди, шало глядя на Палена, гренадеры закричали «ура», раздулись шеи от крика, потемнели лица. Офицеры подняли зазвеневшие шпаги. Сиплое «ура» загремело во дворе. «Ура» в покоях императора Александра. Там офицеры стоят толпой, в холодном тумане, там паркеты в темных лужах оттаявшего снега. На яшмовом столе, свесив ноги, сидит Уваров, он чему-то смеется. На Александра не смотрят, о нем забыли.
Александр уткнулся лицом в кожаную подушку. От рыданий дергает его длинные ноги в белых чулках. Так, одетым, он лежал на канапе и в первом часу ночи, когда над ним склонился Николай Зубов.
– Вставайте. Скорее. Идите к солдатам… Его боле нет… Вы – государь, вставайте, Ваше Величество.
От Зубова пахло потом и вином. Александр вцепился тонкими пальцами в кожаное сиденье.
– О чем вы говорите… Я не хочу… Какой государь? Я приказал для отца во дворе карету. Его отвезли в крепость?
– Нет, все свершилось без кареты. Его более нет.
Тогда Александр, как подкошенный, припал головой к кожаной подушке. Теперь он не рыдает, он тихо стонет от слез. Его влажные белокурые волосы прилипли к щекам.
Пален подошел к нему из табачного дыма. Он похлопал Александра перчаткой по плечу.
– Будет ребячиться, ступайте царствовать: вас ждет гвардия, вы слышите «ура»? Помогите его поднять, господа…
Александра повели под руки. Уваров оправил ему измятый белый камзол, намокший от слез, и вытер на нем платком алмазные пуговки. Он потянул из тонких пальцев Александра сырой комок платка.
– Ваш вовсе мокрый, Ваше Величество, – возьмите мой…
От слез все шаталось и плыло в глазах молодого императора.
IX
(Нумерация глав перепутана, пропущена глава VIII)
Поручик гренадерского полка Кошелев был вызван с полуротой к замку уже к самому свету, когда поднялся сырой ветер оттепели. Войска подходили вереницами теней. Гремящие взрывы «ура» почему-то застрашили Кошелева. У решетки Летнего сада он увидел невысокого гусарского офицера, похожего со спины на мальчика. Кошелеву показалось, что гусара тошнит и потому он держится двумя руками за решетку.
– Вам неможется, сударь, – заботливо сказал Кошелев, ступая к гусару через сугроб. Тот обернул худое лицо. Было что-то трогательное в том, как заметает на впалую щеку гусара пряди заиневших волос. Его зубы стучали.
– Нет, нет… Я здоров… Я видел его. Он лежит. Я сам видел… Его убили. Зачем его убили, Боже мой?
