Вот, например, Томас Манн подобные погружения совершал в такие древнейшие предания, где три действующих лица — материя, душа и дух, «между каковыми, с участием божества, и разыгрывается тот роман, настоящим героем которого является склонная к авантюризму и благодаря авантюризму творческая душа человека».
Наблюдая за тем, как разворачивается роман действующих лиц, завороженный этим, творимым Манном у вас на глазах, чудом, которое совершает «жалости мучительный напиток», задаешься вопросом, можно ли рассматривать трансформацию духа в романе души и духа Т. Манна — как восстание против Творца, и тем самым обозначить еще одну точку в продолжении цепи Маркс — Прометей—…?
Наверное, можно, так как действия духа-посланника там упоминаются именно как растление и его нравственная гибель:
«Бывает, однако, что посол заживется в чужой вражеской державе и, растлившись, погибнет для собственной: приглядываясь, приноравливаясь и привыкая понемногу к чужим обычаям, он настолько порой проникается интересами и взглядами врага, что уже не может защищать интересы своей родины, и его приходится отозвать».
И в то же время Манн явно его не осуждает, мало того, не похоже, чтобы в манновском прочтении и сам Творец наказал посланца в соответствии со степенью вины.
Если же считать, что Творец должен был знать о том, что произойдет (на то он и всемогущий), и потому допустил «растление» духа-посланца, то это обстоятельство меняет ситуацию в еще более гуманистическую сторону. Получается, что сам Творец встает на сторону человека, а измена духа-посланца приобретает смысл жертвы.
«Работать ради человечества»
Отклик на статью «О коммунизме и марксизме — 28», опубликованную в № 160 от , рубрика Колонка главного редактора
Не могу припомнить, когда впервые услышала про Карла Маркса. Мое представление менялось вместе с тем, как много я о нем узнавала. Но кардинально оно изменилось, именно после прочтения серии статей «О коммунизме и марксизме». Мои родители и люди их возраста о Марксе знали гораздо больше меня, так как получали высшее образование в Советском Союзе. Но вот спроси их сейчас о нем — и, кроме «Капитала», они ничего и не вспомнят.
Одно время меня очень волновали такой вопрос: как же так, в Советском Союзе хотели построить коммунизм, но так и не построили? Что же тогда строили 70 лет? Ведь даже если говорить о не окончательности построения коммунизма, но что-то же уже было сделано. И здесь чувствовалась какая-то фальшь. Я понимала, что отличие между тем, что построили в итоге, и коммунизмом — есть. Что меня наталкивало на эту мысль, ведь я почти не жила в Советском Союзе? Вероятно, литература.
