– …свет вечный…
Не договорив, она захрапела, неловко уткнувшись в собственную руку.
Ференц подождал немного, вытащил из опухших пальцев Наставление, задул свечу. Накрыл спящую мать худой дерюгой. Хотелось сказать ей что-то хорошее, но ведь полыхнет, как есть полыхнет. Поэтому, потоптавшись, он произнес:
– Эх, дура…
А потом долго стоял на крыльце, наблюдая отходящую ко сну Мостырю, черные крыши домов на фоне неба, вертикальные полоски света, пробивающиеся сквозь ставни.
Шпынь, поскуливая, подобрался ближе.
– Ну что ты, псина безмозглая? – наклонился к нему Ференц. – Тоже добрых слов не слышал?
Он огладил собачий бок, попутно выбирая из шерсти соломины и репьи. Шпынь благодарно дышал, шевелил во тьме влажным носом.
– Ладно, – сказал ему Ференц, отнимая руку, – дурной ты совсем. Четырехлапый, а все одно – червь.
Выйдя за забор, он побрел в сторону ручья, где, наверное, уже ждала Яся.
Шелестела трава, на другом конце деревни перекрикивались неясными голосами, но один вроде был Потеев. Смутно белела тропка.
Обойдя мостки, с которых полоскали белье, Ференц свернул на узкую полоску берега, окаймленную камышом и ольхой.
Шагов через двадцать в стороне открылась притоптанная полянка с бревном. Яся услышала его, вскинулась:
– Ференц!
– Ш-ш-ш! – зашипел Ференц. – Вот же горластая!
Яся, пахнущая хлебом, двинулась к нему. Ференц поцеловал ее, сначала, промахнувшись, в подбородок, затем уже нашел губы.
А затем шею.
– Ммм, – сказала Яся, запрокидывая голову.
Они сели на бревно.
– Приготовилась? – спросил Ференц.
– Придумала, – сказала Яся.
Темнота скрадывала ее фигурку, руки, лежащие на коленях, длинную вязаную кофту. Ференц видел только серый овал лица с тенью носа.
– Только осторожно, – сказал он.
– Ага.
Яся приблизилась. От ее дыхания Ференцу вспомнился Шпынь.
– Глу… – прошептала Яся. – Глупенький.
Слово вошло в Ференца тонким жальцем.
Оно было бледное, длинное. Покрутилось, пожужжало у него внутри и, стукнув о ребра, рассыпалось отзвуками.
…лупенький…..упеньки…
Разожмурив глаза, Ференц увидел все то же: ночь, контур Яси, лохматые деревья у Яси за спиной.
– И как? – тихо спросила Яся.
Вместе они следили, как свет слова тает под кожей запястий, предплечий. Будто оброненный в речку на глубину осколок зеркала.
– Ничего вроде, – сказал Ференц. – Не полыхнуло же?
– Нет. Но я глаза закрыла.
– И я.
Они посмеялись, прижимая к губам ладони.
– Я тебя люблю, Яська, – сказал Ференц.
Как-то само у него это вылетело, не со зла.
