Однако перейти к фильму мне не удалось, потому что этот кретин в пику мне заявил:
— Так ведь предметы сами по себе несущественны.
— Что ты имеешь в виду? — на мое несчастье спросила его Роса, а этот умняга с опилками вместо
мозгов с готовностью ответил:
— Гитлеровский архитектор, к примеру, совершенно точно использовал угольники и транспортиры
в точности как те, что продаются в его магазине, и это не сделало его лучше, когда он проектировал бараки для концлагерей.
— Вот так-то, Висенте, — ответила Роса, похоже, пораженная словами этого недоумка по имени
Рамон, который вроде и не начинал вешать ей лапшу на уши, но оказался на коне. Тот факт, что Роса смотрела уже не на меня, а на Рамона с его незатейливой мыслишкой, полностью оборвал мое красноречие, и я с трудом сдерживал свою ярость. Я сделал знак Хосе Карлосу, и едва представился случай, мы попросили счет и собрались уходить.
— Не пропустите на посошок? — поинтересовался кретин.
— Нет, завтра ему рано вставать, чтобы продавать угольники и транспортиры радикальным исламистам, — съязвил в ответ Хосе Карлос.
Мне не хотелось, чтобы было заметно, как задел меня этот идиот Рамон, и по дороге домой я высказал Хосе Карлосу, что свое последнее замечание он мог бы оставить при себе. Хосе Карлос не обратил на мои слова никакого внимания, а только спросил, как девушка. Я ответил, что она хорошая, но я больше не желаю ни с кем связываться.
— Что значит не желаешь связываться? У тебя уже кто-то есть?
— Ты и сам знаешь.
— Ты имеешь в виду Бланку? Отношения с ней, это, конечно, замечательно, но ты должен начать встречаться с другой девушкой.
— Мне неохота, лень — ответил я, отчасти потому, что так оно и было: обычно по пятницам мне вообще хреново, а уж в эту и подавно.
— Неохота, лень, — шутливо передразнил меня Хосе Карлос. — Тебе не нравится трахаться?
— Да, но мне не нравится то, что я должен делать прежде.
— И что ты должен делать?
— Знакомиться. Слушай, Хосе Карлос, дружище, оставь, ты и сам в этом ничего не смыслишь. Ты уже давно крутишь амуры с Эстер и не помнишь, что такое джунгли одиночек.
— Сам ты не помнишь. У тебя ведь с Бланкой уже давно?
— Давно.
У меня не было желания спорить. Я продолжал думать об ужине и том полудурке, который привел в пример гитлеровского архитектора. Я отлично понимал, почему разозлился и вышел из себя — как ни крути, а он был прав. Я стремился к хорошему, более того — к доброте и, что мало свойственно мужчинам, к мягкосердечию, но реально ли это было? Были ли у моей души эти моральные качества, которыми я гордился? Откуда мне знать, если я даже не знал, была ли у меня душа?! И еще хуже, что за ужином какой-то ничего из себя не представляющий пижонишка смог сорвать с меня маску своим демагогическим примером. Я изменял витрину магазина каждые три недели, просто потому что так было нужно, это было моей обязанностью. Если мне приспичило выставить это в ином свете, то я, скорее, морочил голову какой-то незнакомке вроде Росы, но не себе самому. И верил ли я сам в то, что утверждал или нет? Мог ли я продолжать верить в свои собственные идеи, которые я отстаивал с рождения до сегодняшнего дня? И для начала были ли эти идеи моими? Я лег в кровать и, благодаря тому, что выпил, мне удалось избежать решения задачи с этими неизвестными.
