Это так беспокоило Евгения Николаевича, что он хотел было послать за правителем канцелярии, но, взглянув на часы и увидав, что уж одиннадцать часов, отложил свое намерение до утра.
В первый раз, кажется, у генерала явилось сомнение в безусловной верности своих карт и таблиц, развешанных в кабинете, и он, лежа в постели, несколько времени размышлял об этом, пока, наконец, не успокоился на том, что обнаруженная ошибка, вероятно, какая-нибудь случайность, и не решил собрать по этому поводу самые точные справки.
Если бы он когда-нибудь узнал, что все эти гвоздики и шелковинки, которыми он так гордился и в которые вложил душу, ровно ничего не стоят, то едва ли бы наш добросовестный, усидчивый и добродушный кабинетный генерал так скоро заснул, как заснул в эту ночь.
XXI
- Ну, что, папа? Удалась твоя миссия? - спрашивал Николай, когда они сошлись в трактире поужинать. - По твоему лицу вижу, что удалась!
- Кажется.
И старик передал сущность беседы с его превосходительством.
- Превосходно! - воскликнул Николай. - Ну, заказывай ты. Хорошо здесь кормят?
- Ничего себе. А ты любишь хорошо поесть, Коля?
- Грешен, папа, люблю!
Они заказали ужин. Николай потребовал бутылку шампанского.
- Я говорил, что, в сущности, Островерхов порядочный человек, если бы только не его статистика, в которую он так верит!
Когда старик рассказал о картах и таблицах генерала и о том, как Островерхов был смущен, когда Иван Андреевич объяснил, что сведения о Залесье неверны, то Николай хохотал как сумасшедший.
- Выходит, папа, что это бумажный администратор!
- Есть грех, но все же спасибо Евгению Николаевичу.
Они продолжали беседу, похлебывая шампанское, и просидели вдвоем далеко за полночь. Старик был в духе. Его радовал успех его заступничества.
- А ведь продажа все-таки состоится! - поддразнил Николай.
- Я думаю, Кузьма отсрочит.
- А если нет? Ведь он вправе.
- Ну, тогда что делать!
- И если мужики в самом деле озлятся?
- Избави бог!
- Ведь возможно, папа? И тогда, какой бы ни был твой Евгений Николаевич, а придется усмирять. Ведь придется?
- Ну, конечно, придется.
- Выходит, папа, как ни ворочай дело, а дело-то скверное. Ну, положим, и отсрочит. Ведь не с неба же явятся деньги потом.
- Извернутся понемногу. Как-нибудь выплатят.
- И ведь Залесье - один случай, а таких случаев разве один? Газеты читаешь, надеюсь?
- Ну что ж? Ты, Коля, сейчас преувеличиваешь! Сейчас же обобщаешь и как будто нарочно стараешься окрасить в мрачный цвет все. Это у вас, у молодежи, точно закон какой-то! Ну, да, времена не особенно хорошие, несовершенством полна наша жизнь, все это справедливо, но что ж из этого? Лес рубят - щепки летят. Не сразу же все. Не все же кругом Кривошейновы, не все же эгоисты. И разве всегда так будет, как теперь? Не вечно же! Прежде хуже было, - что сказал бы ты в наше время? - а нынче уж не то. Разве прогресс не заметен? И что это за манера сомневаться да глумиться? Глумиться, Коля, легко. Надо верить и работать с этой верой. Чокнемся же, мальчик мой, за лучшие времена. Чокнемся, и да не оскудеет в тебе вера в ближнего своего!
