Коля ближе подходил к отцу, а Вася представлял для него какую-то загадку. Отец объяснял, впрочем, странные наклонности сына отчасти знакомством с Лаврентьевым, а отчасти некоторым мистицизмом, не чуждым характеру юноши. У него была полоса необычайной религиозности. Два года тому назад, пятнадцатилетним мальчиком, Вася писал отцу письмо, которое тогда поразило Ивана Андреевича... "Со временем все это пройдет, - думал отец. Коля повлияет на брата".
- Оба они все-таки славные ребята! - проговорил вслух Иван Андреевич, засыпая под утро.
Он допил свой второй стакан, обмениваясь короткими фразами с женой. О Коле отец не упомянул ни слова, и Марья Степановна обратила на это внимание. Она тоже не начинала разговора и только вскользь упомянула, что нужно сегодня посылать на станцию, так она все равно сама поедет.
- А меня не возьмешь? - засмеялся Иван Андреевич, понявший в чем дело.
Марья Степановна в ответ тихо улыбнулась. Она видела, что Иван Андреевич не сердился больше на сына, и тревожный взгляд ее сменился обычным кротким и радостным. Тотчас же она заговорила о том, какой обед она заказала на случай, если Коля приедет со вторым поездом, а не с вечерним, и что сегодня будет готов для Коли письменный стол, который она отдала починить, и будут повешены новые занавески.
- Ему нужен большой стол. Быть может, он здесь что-нибудь новенькое напишет!
Иван Андреевич улыбался. Ему весело было слушать эту заботливую болтовню матери.
В столовую вошел Вася. Сперва он подошел к матери и, по привычке, оставшейся еще с детства, обвил рукой ее шею и поцеловал ее в губы, а мать в это время незаметным крестом перекрестила его лоб. Потом он подошел к отцу и протянул было руку, но отец притянул его к себе и как-то особенно нежно поцеловал сына, как бы безмолвно извиняясь за вчерашние слова.
Вася не ожидал этой необычной ласки. Он нервно вздрогнул и сконфузился. Мать уже наливала ему чай, взглядывая на мужа и сына. "Удивительно, как Вася похож на отца!" - подумала она. Иван Андреевич между тем спрашивал:
- Ты, конечно, давно встал?
- В шесть часов. Я уж и раков для тебя наловил. В кухню снес.
- Спасибо, голубчик. А косил?
- Косил.
- Ну, как косьба твоя, - подвигается?
- Подвигается.
- Ах, ты, Микула Селянинович{23}! - добродушно засмеялся старик и потрепал сына по плечу. - Худ только телом ты. Духу-то в тебе много, а тела мало. Надо тела припасти.
- В деревне поправится. Петербург ему вреден. Помнишь, каким он из Петербурга тогда приехал: совсем чахленький.
