Кто-то заступился за него.
- Виктор Иванович и сделал бы глупость - не пошел бы. Но адмирал заартачился.
Тогда капитан второго ранга Никулин, красивый брюнет с бегающими лукавыми глазами, не без уверенности проговорил:
- Захоти Загарин похлопотать вплотную, небось, сумел бы остаться... Видно, не очень-то трогательны домашние обстоятельства... Экая, в самом деле, семейная идиллия... После четырех-то лет... И я встретил Виктора Иваныча... Вовсе не имеет вида страдальца... Еще бы! Только что в штабе подъемные получил!..
Никулин захихикал и прибавил:
- Я было к нему с участьем, а он ответил с большим "ассаже"... Еще товарищ! Прижучило бы его очень, спросил бы Николая Сергеича Никулина совета... Он и сказал бы ему, как избавиться от назначения. Знаю лазейку... Но только он, видно, раздумал...
- Какую лазейку? - спросили с разных сторон.
- Ну да уж есть такая... Так и разбалтывай!.. Ведь вы, господа, не отказываетесь от хороших назначений! - лукаво улыбаясь, сказал Никулин.
- Загарин антик{418} - откажется... Вы ему скажите про нее... Он попытается, - сказал товарищ Виктора Ивановича.
- Небось, самому хочется?.. Поздно... Пока что, а подъемные тю-тю... Долги-то, верно, у Загарина есть! - ответил, смеясь, Никулин.
Однако глаза его особенно забегали.
V
Загарин действительно не делал больше никаких попыток.
Он походил на того мужественного приговоренного, у которого нет более надежды, и ему остается только скрывать мучительную тоску, похожую на агонию, в эти немногие дни перед разлукой, чтобы не увеличивать страданий безумно любимой жены и единственно преданного друга.
И Виктор Иванович геройски переносил несчастье.
С утра до вечера он был на корвете, где заканчивались портовые работы, и старался заботами о скорейшем уходе "Воина", согласно предписанию начальства, отвлекаться от назойливых тяжелых дум.
И офицеры и матросы, видимо довольные новым командиром, встретили его так радостно, что Виктор Иванович был тронут. Он, конечно, догадался по этой встрече, что прежний командир уже напугал людей своей неумолимой строгостью наказаний и надменно-дерзким обращением, и матросы так обрадовались, уверенные, что дальнее плавание, и без того неприятное им, морякам поневоле, по крайней мере не будет беспрерывной "каторгой" с постоянным страхом наказаний и вечным трепетом перед жестоким педантом-командиром.
Недаром же Петровский имел репутацию блестящего капитана, на судах которого матросы были "идеально" расторопны, суда - игрушками, и сам он один из лучших представителей флота по лихости, находчивости, энергии и железной воле.
