- Что ж он?
- Что ж ему? Знает, мол, "Пучеглазую", молчит. И какая ему жизнь без нее?.. И какой ему ход?.. И опять: уж зазнался в богатстве, что вошь в коросте... Как-никак, а все-таки - надо правду сказать, - "добер", если бы не "пучеглазая". То-то и пойми, братец ты мой! - закончил Векшин, завидя подходившего боцмана.
Нечего и говорить, что Векшин, передавая слова адмиральского вестового, пользовался ими как канвой, на которой рисовал узоры своей фантазии. Но как бы то ни было, хотя бы адмиральша в действительности и не "учила" адмирала так, как рассказывал Векшин, но его выдумка не лишена была художественной правды и отвечала потребности возмущенного и трусливого сердца.
Тем временем адмирал заглянул на кубрик, в машинное отделение и в лазаретную каюту. Там адмирал подбодрил чахоточного умирающего матроса тем же окриком: "Здорово, молодец!" и, поднявшись наверх, взошел на мостик и приказал забить артиллерийскую тревогу.
Артиллерийским учением смотр и окончился.
Адмирал поблагодарил капитана за порядок на крейсере, за ученье и за то, что матросы - молодцы.
- С такими молодцами... Вы понимаете, Алексей Иваныч?
Капитан ответил, что вполне понимает.
Тогда адмирал приказал завтра сняться с якоря и не без торжественности прибавил:
- Посылаю вас в крейсерство на Север...
- Слушаю-с, ваше превосходительство! - далеко не весело ответил капитан.
- Цель назначения...
Адмирал, верно, вспомнил наказ адмиральши не особенно много говорить и знал, что инструкция прислана из морского министерства, и надо только переписать ее. И, не докончив объяснения, продолжал:
- Прошу пожаловать сегодня ко мне обедать, Алексей Иваныч... Вы получите инструкцию, и я вам объясню, что надо... Верно, надоело отстаиваться на якоре?
Алексей Иваныч должен был сказать, что надоело...
Адмирал заметил, что он и раньше бы послал Алексея Ивановича, но надобно было ждать нового старшего офицера.
С Артемьевым адмирал еще не сказал ни слова. Он только пожал ему руку при встрече.
И теперь он любопытно взглядывал на него, стоявшего в нескольких шагах на мостике, как распорядителя "аврала", и на лице адмирала, казалось, было что-то смущенное и нерешительное.
Но приказание "адмиральши" разнести Артемьева было категорическое, и добродушие адмирала не смело спорить против привычного послушания.
Вдобавок он вспомнил, что "умница Бетси" высказала весьма основательные причины высшего соображения, требующие строгого выговора начальника эскадры старшему офицеру. Припомнил и несколько раз повторенные адмиральшей слова, которые, верно, "энергичный Парм" (так звала наедине адмиральша Пармена Степановича) захочет сказать Артемьеву...
