– Это в районе военного лагеря, – заметил Мангакис. – Будь я на их месте…
– Нам известны их планы… господин… Простите, я не знаю вашего воинского звания.
Это были слова Гвено.
– В последние дни войны я командовал бригадой, – горько усмехнулся Мангакис. – И нас разбили. Он покосился на Корнева, и голос его окреп.
– Это было в сорок девятом. Я был полковником ЭЛАС.
– Армия греческих партизан, – подсказал Корнев министру.
– Знаю, – кивнул тот. – А теперь, господин советник… как я только что слышал… вы вне игры?
Гвено говорил задумчиво, осторожно подбирая слова.
– А жаль… В наших экономических реформах мы продвинулись гораздо дальше, чем в реформах армии. Вы знаете, что от английских военных мы избавились. Только что проведена чистка высшего командования. Но практически… (он развел руками) сейчас мы можем положиться лишь на солдат и младших офицеров.
– А народная милиция? – вмешался Корнев. – А партизаны Кэндала?
– Да, мы вооружили народ, но подготовка милиции еще очень слаба. А насчет партизан – это правда. Мы задержали отправку в освобожденные от португальцев районы почти батальон…
– Короче говоря, – решительно подытожил Мангакис, – мне необходимо срочно попасть в ваш штаб?
– Да, – глядя ему прямо в глаза, кивнул Гвено.
Хор приказал остановить машины в полумиле от радиодома, под прикрытием густой, ровно стриженной стены кустарника.
Здание было построено недавно – год или полтора назад – на окраине Габерона, почти у самой лагуны. Когда‑то здесь было сплошное болото. Тучи комаров летели на город из черных зарослей мангров, малярия была бичом Габерона, и долгое время город считался в Европе «могилой белого человека». Кто‑то из габеронцев даже в шутку предложил поставить памятник малярийному комару. Но комары не слишко разбирались в переменах, происходящих в стране, и необходимость борьбы с малярией встала и перед молодым правительством Боганы.
И вот наступил день, когда на болота пришли бригады «самопомощи». Школьники, клерки, домохозяйки пришли с лопатами и кирками, носилками и корзинами. Дренажные каналы квадратами расчертили топь. Мангры отступили к лагуне. А затем рыбаки принялись запускать в воду каналов черного габеронского карася, большого охотника до комариных личинок. Карась жирел – ловить его здесь было строго запрещено, и габеронцы, обычно не слишком покладистые по отношению к закону, строго соблюдали запрет.
На осушенной земле появились ровные, тщательно ухоженные лужайки с редкими кустами, широкие ленты асфальта, расчерченные белыми квадратами для стоянки автомашин. Именно здесь вырос радиодом – гордость всей республики. Строил его архитектор‑авангардист, и здание из стекла и бетона являло собой беспорядочное скопление кубов и параллелепипедов. Висячие галереи шли вдоль этого сооружения, прорезанные низкими вертикальными щелями, похожими на бойницы дота.
