серебряными
озон…
Ну, впрочем, я заболтался.
Ребята ждут на баркасе…»
Он шел и смеялся щурко.
Дрожал маяк вдалеке –
он вспыхивал, как чешуйка
у полночи на щеке.
Монолог битника
Лежу бухой и эпохальный.
Постигаю Мичиган,
Как в губке время набухает
в моих веснушчатых щеках.
В лице, лохматом как берлога,
лежат озябшие зрачки.
Перебираю как брелоки
Прохожих, огоньки.
Ракетодромами гремя,
дождями атомными рея,
плевало время на меня, -
плюю на время!
Политика? К чему валандаться!
Цивилизация душна*
Вхожу, как в воду с аквалангом,
в тебя, зеленая душа.
Мы — битники. Среди хулы
мы — как звереныши, волчата.
Скандалы точно кандалы
за нами с лязгом волочатся.
Когда магнитофоны ржут,
с опухшим носом скомороха,
вы думали — я шут?
Я — суд!
Я — Страшный суд. Молись, эпоха!
Мой демонизм — как динамит,
созрев, тебя испепелит.
1961
Вынужденное отступление
В Америке, пропахшей мраком,
камелией и аммиаком,
В отелях лунных, как олени,
по алюминиевым аллеям,
Пыхтя как будто тягачи,
За мною ходят стукачи –
17 лбов из ФБР,
Брр!..
Один — мордастый, как томат,
другой — галантно-нагловат,
И их главарь — горбат и хвор.
Кровавый глаз — как семафор.
Гостиницы имеют уши.
Как микрофон головка дуща,
И писсуар глядит на вас,
Как гипсовой богини глаз.
17 объективов щелкали,
17 раз в дверную щелку
Я вылетал, как домовой,
Сквозь линзу — книзу головой!
Живу. В гостиных речь веду.
Смеюсь остротам возле секса.
Лежат 17 Вознесенских
В кассетах, сейфах, как в аду.
Они с разинутыми ртами,
как лес с затекшими руками,
Как пленники в игре "замри!",
Застыли двойники мои.
Один застыл в зубах с лангустой.
Другой — в прыжке повис, как люстра.
А у того в руках вода,
Он не напьется никогда!
17 Вознесенских стонут,
они без голоса. Мой крик
Накручен на магнитофоны,
Как красный вырванный язык!
Я разворован, я разбросан,
меня таскают на допросы…
Давно я дома. Жив вполне.
Но как-то нет меня во мне.
А там, в заморских казематах,
шпионы в курточках шпинатных,
Как рентгенологи и филины,
Меня просматривают в фильме.
Один надулся, как моским.
Другой хрипит: "Дошел, москвич?!.."
Горбун мрачнее. Он молчит.
Багровый глаз его горит.
Невыносимо быть распятым,
до каждой родинки сквозя,
Когда в тебя от губ до пяток,
Как пули, всажены глаза!
И пальцы в ржваых заусенцах
по сердцу шаркают почти.
"Вам больно, мистер Вознесенский?"
Пусти, чудовище! Пусти.
Пусти, красавчик Квазимодо!
Душа горит, кровоточа
От пристальных очей "Свободы"
И нежных взоров стукача.
Охота на зайца
Ю. Казакову
Травят зайца. Несутся суки.
Травля! Травля! Сквозь лай и гам.
