— Почему нет? — спокойно спросил Маркус.
— Почему нет? Потому что… Потому что…
— Потому что она твоя мать? Но она обычная женщина, довольно привлекательная для своего возраста, кстати, не такого уж зрелого. Мне кажется, ей вряд ли больше сорока одного-сорока двух лет, поэтому у нее нормальные запросы, на которые она имеет право.
— Да, но с тем человеком…
Он пожал плечами.
— Не слишком достойная персона, согласен, но если они оба этого желают, то не вижу ничего зазорного. Единственное преступление этих двоих состоит в том, что их, выражаясь простым языком, застукали.
— У тебя странные представления о приличиях, — холодно произнесла она.
— Неужели? Самое эффективное оружие, благодаря которому общество держит людей в повиновении, — насмешки. Все хотят во что бы то ни стало их избежать и оттого порой ставят себя в нелепое положение.
— Исходя из твоих умозаключений, она все равно виновата, — сказала Кэтрин.
— К сожалению, да, — согласился он. — А ее ярость и замешательство были вполне естественной реакцией.
— Замешательство?
— Разумеется, как же иначе. Люди редко бывают любезными, оказавшись обнаженными перед одетой публикой.
— Уверена, ты судишь по собственному опыту, — проворчала она.
В любое другое время она не позволила бы себе подобного замечания, но и этот разговор, и предшествующая ему сцена просто не укладывались в ее голове. В ответ на ее обвинение он покачал головой и улыбнулся, и она не смогла не улыбнуться в ответ.
— Так-то лучше, — спокойно сказал он.
— Ты извиняешься за мою мать, — произнесла она и отвернулась, уставившись на противоположную стену экипажа, где над сиденьем свисала дешевая коричневая войлочная обивка.
В его голосе все еще звучала удивительная снисходительность, когда он согласился и с этим.
— Возможно, я достоин порицания, но мне показалось, что справедливости ради следует сказать несколько слов в ее защиту.
Следует ли? Вспомнив свою мать, с ее пышным белым телом, блестящим при свете свечи, и влажные пряди черных волос, прилипшие к рукам и спине, Кэтрин подумала, что слова в ее защиту абсолютно не нужны. Однако за вспышкой ярости Ивонны разве не крылось чувство стыда?
Кэтрин не хотела об этом думать. Однако спокойные рассуждения Маркуса, хоть и безнравственные по тем правилам, которые ее учили уважать, возымели эффект. Случившееся больше не казалось трагедией.
— Я никогда не думала, что ты такой развращенный, — сказала она ему.
— Как вы можете осуждать меня, мадемуазель Кэтрин, если сами вышли без компаньонки?
