В комнате царил полумрак. Сквозь закрытые ставни пробивались слабые солнечные лучи. Дверь в маленькую смежную комнату, служившую спальней Деде, была открыта. Кэтрин смотрела на нее отрешенным и в то же время смущенным взглядом. Она слышала, о чем говорилось в соседней комнате, но была не в силах вникнуть в суть. Когда голоса стихли, ее глаза медленно закрылись и она вновь уснула.
Когда Кэтрин открыла глаза, было уже темно. Она повернула голову посмотреть на окно и увидела, что внешние ставни были открыты, но сквозь швейцарские муслиновые шторы пробивался тусклый лунный свет.
Зашуршали простыни кровати, и рядом с ней выросла массивная фигура. В темноте раздался сиплый шепот:
— Что случилось, мадемуазель?
— Деде, это ты? Который час?
— Около полуночи, мадемуазель Кэтрин. Даже чуть больше, стрелки дважды сделали круг, пока вы спали.
Кэтрин молча обдумывала ее слова. На полу под шерстяным ковром скрипнула доска, когда Деде отошла от стоявшего около кровати кресла цвета морской волны и тяжелой, полной достоинства поступью двинулась через комнату.
Послышался звук поджигаемого фитиля, и маленький столик рядом с камином озарился светом. Няня вернулась с белым фарфоровым подсвечником в руке.
— Как вы себя чувствуете, enfant?
«Чувствую? Как я должна себя чувствовать?»
— Нормально, — ответила она, стараясь усесться, опершись на подушки. — Немножко голодна.
— Голодна? Ну конечно же. На кухне есть суп…
— Очень хорошо.
— И, может, кусочек хлеба и маленький бокал вина, да?
— Да, — ответила Кэтрин с благодарностью.
Но, когда няня вышла, она нахмурилась. Не почудилось ли ей в голосе Деде осуждение? Разве плохо, что она чувствовала голод, если почти сутки не ела? Разве она не может ощущать себя отдохнувшей, здоровой, даже полной жизни? Она старалась не обращать внимания на тревожные мысли, как и на то, что у нее что-то болит. Внутренне она не изменилась. Утром она займется своими обычными делами, возможно, сходит к портнихе и закажет себе новое платье, уже не из муслина. Что-то яркое, необычное — так ей сейчас хотелось.
Когда Деде принесла поднос, поправила за спиной Кэтрин подушки и взяла ложку, приготовившись ее кормить, девушка раздраженно воскликнула:
— Я не больна! Прошу, только не надо драматизировать.
— Конечно, мадемуазель, — ответила Деде, обиженно поджав губы.
Кэтрин взглянула на нее из-под длинных ресниц.
— Это не конец света, — тихо сказала она.
— Нет, мадемуазель.
— Ты думаешь, мне стало бы легче, если бы я позволила тебе сокрушаться и утешать меня? — Она вздохнула. — Я не должна оглядываться в прошлое.
